Немецкий дух в опасности

Тенденции, которые ухватил Ясперс, несомненно, лежат в основе еще одного явления, все отчетливее заметного в действиях наших республиканских властей: имею в виду требование об «образовании масс», постоянно звучащее у чиновников от образования. Не будем даже здесь обсуждать, насколько цель эта осмыслена, насколько она продумана. Со всей определенностью нужно сказать одно: чем заметнее нация превращается в массу, тем ей нужнее элита. Образование масс вполне может быть делом достойным, но только в том случае, если с такой же энергией власть занимается образованием элит.

Именно этим – образованием элит – и должен в первую очередь заниматься университет, к этому он, собственно говоря, и призван. Здесь я тоже позволю себе процитировать формулировку Ясперса: «Университетская реальность такова, что лишь незаметное студенческое меньшинство действительно занимается интеллектуальными дисциплинами из самобытной тяги к чистому знанию. Такая реальность как раз и является мерой всего, смыслом всего; большинство студентов ни на что не годится, они заняты делом бессмысленным, и тем оно более обессмысливается, чем дольше они задерживаются в университете. Такова самая суть высшей школы: смыслы задают несколько человек, а все остальные лишь следуют – самым поверхностным образом. Новшество заключается только в том, что теперь начинают вообще отрицать те основы, которые держат конструкцию в целом».

Для демократии как формы государственного устройства элиты особенно, исключительно важны. Но немецкой демократии это обстоятельство практически неизвестно. Не стоит в таком случае удивляться, что элиты уходят в оппозицию. Настойчивое превращение университета в среднюю школу, а профессуры – в чиновничью касту никоим образом не способствует продвижению элитарных принципов и противоречит тому либеральному духу, который привел когда-то немецкие университеты к величию. Надеемся, что внутри самих университетов – в живом сообществе преподавателей и студентов – дух этот сохранится, и миссия образовательной культуры в роковой для Германии час не будет отброшена.

Сейчас, в завершение, мы, пожалуй, еще раз вернемся к исходной точке и взглянем снова на настоящее в зеркале прошлого; вот как Гёте (в году 1816‑м) судил о тогдашней реформе университетов: «Если Йенскую академию и вправду решили переучредить, то делать это не нужно тем способом, который мы однажды уже испробовали, – подталкивать к революции. Нужно, скорее, направить ее к тем чистым высотам искусства и науки, каких, без сомнений, достигла теперь Европа, – направить, подкрепить, поддержать».

Социология или революция?

Barbarus has segetes?

[Эти посевы – для варвара?]

Политические брожения последних десятилетий пополнили наш лексикон одним новообразованием, которое очень пришлось по вкусу леворадикальным мыслителям: имею в виду непереводимое слово «коллектив». Это словесный фетиш, и к его магической силе взывают, дабы ослабить значение «индивидуума». Да, этого последнего невзлюбили. Совсем упразднить его не выходит, зато вполне получается его обесценить. Индивид – растопка для коллектива.

За новым словом стоит идеология, которую новой никак не назовешь, – возраст ее довольно почтенный. Это логическая диалектика, противопоставляющая личность обществу. Теоретический вопрос о том, стоит ли общество (в метафизическом, а также и в ценностном плане) выше индивида или же все в этом плане наоборот, муссируется со времени древнегреческих софистов. Дискуссии, впрочем, оставались до определенных пор чисто теоретическими: пока государство своей безусловной авторитарной властью во всем направляло ход человеческих дел. Но в тот момент, когда общественные силы восстали против государства и так укрепились, что даже сумели переломить устоявшийся ход вещей, – в тот самый момент претензии общества на собственное главенство стали уже неумолимыми. Вместе с Французской революцией демократия в современном смысле выдвинула свои притязания на власть; общество, иначе говоря, политизировалось.