Упомянем вкратце и вторую возможность: выработку единой немецко-итальянской духовной политики. Само то, что такое движение навстречу вообще возможно, причем с обеих сторон, высвечивает с полной ясностью одно характерное для нашего времени обстоятельство: в послевоенные годы политическое противостояние между Францией и Италией окончательно и во всех деталях оформилось. В своей книге «Введение во французскую культуру» я в свое время доискивался: насколько глубоко с 1500 (как минимум) года зашли франко-итальянские противоречия, насколько решительно французы отвергают итальянскую идею культуры и саму идею Рима как таковую. Там же я показывал: вопрос о латинской идее – слилась ли она воедино с французской культурой – так, во времена прошедшие, и не был решен окончательно. Сегодня, пожалуй, вопрос этот сам по себе разрешился. С победой итальянского фашизма идея Рима переживает новый расцвет. Италия приняла свои культурные идеалы и более не позволяет французам их узурпировать, пусть даже под прикрытием общелатинской традиции. Июнь 1931 года был ознаменован четырехсотлетним юбилеем прославленного Collège de France; в Париж съехались тогда, чтобы засвидетельствовать свое почтение, делегаты из тридцати пяти стран, очень различных между собой. Исключительно интересно было с точки зрения национальной психологии прислушаться к полутонам в поздравительных речах; представитель Италии, например, выступил весьма впечатляюще: свою торжественную речь он построил на том, что величайший христианский философ (Фома Аквинский) был итальянцем, величайший поэт (Данте) был итальянцем и величайший художник (Леонардо) тоже был итальянцем. Отсюда следовал вывод, что вся западная культура есть, по существу, культура римская. Столь демонстративное обобщение – это, по крайней мере, симптом: если до войны даже, например, д’Аннунцио поддерживал сентиментальное учение о братских народах и единой латинской культуре, то сегодня уже все иначе, и культурная политика сознательно строится теперь на попытках мериться силами. Чем дальше заходит размежевание между Германией и Францией, тем лучше Германия находит общий язык с Италией. Примечательно в этом смысле, что Германия отметила год Гёте (1932) открытием немецко-итальянского культурного института в Кёльне («Дом Петрарки»), и одновременно создан был итальянско-немецкий институт в Риме («Дом Гёте»). Из всего этого, как мне кажется, следует, что нашим молодым националистам, если они вообще намерены преследовать хоть какие-то культурные цели, необходимо учить сейчас итальянский язык и всячески приобщаться к великой культуре Италии.
Скажем пару слов и о состоянии немецко-испанских культурных взаимоотношений, тем более что в этом плане есть заметное продвижение: свою роль сыграло здесь, конечно же, основание новой испанской республики. Самый видный и деятельный испанский мыслитель, Хосе Ортега
, стоит в тесной взаимосвязи с духовным миром Германии, а испанская наука в целом – упомяну здесь лишь имена Менендес Пидаля и Америко Кастро – отмечена такой высотой гуманистической мысли, о которой нам остается только мечтать.Кризис университетов?
Pater ipse colendi
Haud facilem esse viam voluit.
[Так сам бог пожелал,
чтобы взрастить было делом нелегким.]
Политические волнения и духовное смятение современной Германии отражаются, конечно, и на наших университетах. Студенты протестуют против неугодных преподавателей, а академические деятели, стоит им только восстать на машину репрессий, сразу же подвергаются… тем же самым репрессиям. Наши журналисты пока еще – пусть не всегда – все-таки, к радости, освещают такие случаи. В приложениях к некоторым крупным газетам подробно рассматриваются проблемы высшей школы. Пишут о ценности университета, пишут и о его правах. Но время от времени ставится острый, более радикальный вопрос: «А существует ли еще университет как таковой?»
1. Историческое осмысление