Немира. Колесо судьбы

Мужчина не откликнулся и не шевельнулся, продолжая буравить немигающим взглядом свод.

Немира осторожно открыла ставни и спрыгнула, с облегчением ощутив под ногами твердый пол. Ведьмарь оставался недвижим. Он был обнажен, если не считать ритуального рушника на бедрах. Его тело было расслаблено, но крепкие мускулы явственно выделялись. Мужчина выглядел таким беспомощным и одновременно притягательным…

Тряпки с раны сняли и присыпали ее каким-то белым порошком. Вокруг лавки слабо мерцала начертанная лунница, местами покрытая бурыми пятнами.

– Войтех, – чуть громче позвала девица.

Мужчина перевел взгляд с балки с вырезанным ликом Макоши на нежданную гостью. Немира вздрогнула, приметив, как изменились его очи: вместо привычно темных – светлые, почти белые, с узкими вертикальными зрачками.

– Ты как?

– Лучше, – скорее выдохнул, чем ответил ведьмарь. Но тут же закашлялся и сплюнул на пол кровью. Вот, стало быть, что это за пятна!

Снова замер, но глаз не сомкнул:

– А как ты?

– Все хорошо, – сказала Немира и поймала на себе внимательный взгляд странных очей. – Дурацкие одежи, да?

– Нет, – хрипнул ведьмарь. – Тебе идет. Намного лучше, чем мужские портки. Кхе-кхе…

И снова его стал душить кашель. А вслед за приступом открылась рана. Немира испугалась и подбежала ближе. Отплевавшись кровью, мужчина рухнул на ложе. Только очи остались распахнутыми, словно кто-то ведьмовством не дозволял им сомкнуться. Ровное дыхание стало прерывистым и частым, совсем таким, как тогда у Яринки перед смертью. Немира вмиг покрылась холодным потом. Единственный дорогой ей человек умирал. Больше не размышляя, девица скинула серый балахон и нагая присела подле ведьмаря на лавку. Он не шевелился, только глубокая складка перерезала его лоб поперек, а пристальный взгляд изменившихся очей не сходил с девичьего тела.

– Я люблю тебя, – прошептала девица и потянулась к Войтеху со спасительным поцелуем. Она уже чувствовала его дыхание на своем лике, когда тяжелая рука вдруг легла ей промеж грудей. Немира задрожала в предвкушении ласки. Но ведьмарь вдруг резко оттолкнул ее.

– Ты же еще совсем ребенок, – прохрипел он, с трудом сдерживая новый приступ.

– Я женщина, – поспешила переубедить Немира, – в нашем селе мне бы уже поневу взд…

– Уходи.

Его голос был тверд, тон неумолим. Взгляд по-прежнему блуждал по ее телу, но на бледном лике отпечаталось такое выражение… Неожиданно девица словно увидела себя со стороны этими странными кошачьими глазами: тощую, угловатую, с малоразвитыми грудями и мальчишескими бедрами… Куда ей до красот той рыжевласой блудницы или дородности постояличихи!..

– Уходи, – жестко велел мужчина, уголки четко очерченных губ презрительно скривились. – Прочь отсюда!

Отказался! Гонит!

Слезы хлынули потоком. Немира дрожащими руками натянула рубаху и, захлебываясь обидой, бросилась к двери. Хвала богам, та оказалась не заперта.

Девица со всех ног понеслась прочь (как ОН хотел!), почти не разбирая дороги из-за соленой пелены. Говорила же постояличиха из-под Кревина… Предупреждала…

А ну и пусть!

Немира бежала и бежала по каменным коридорам, то сужающимся, то расширяющимся, куда-то сворачивала, пока один из тоннелей не вывел ее к лесу, видать тому самому, запретному, лесу Великой Матери. Забравшись в самые дебри густой чащи, подальше от чужих глаз, Немира в бессилии упала на мягкий мшистый настил и зарыдала. Когда же слезы иссякли, а связки больше не могли издавать ни одного звука, кроме хрипа, сомкнула веки и отдалась спасительному сну, мечтая больше никогда не возвращаться в такую болезненную Явь.

* * *

Чей-то зов резко выдернул из сладкого мира грез, где господствовало счастье, где не существовало боли. Еще до конца не проснувшись, Немира почувствовала, как тяжело на душе, как ноет сердце. Отчего бы? Разве у нее какое-то горе? Девица села, но никого рядом не обнаружила, зато вспомнила причину своего душевного недомогания. Войтех…

Она огляделась, стараясь хоть на краткий миг сдержать стаю мыслей, которые, подобно голодным ногай-птицам, уже щелкали клювами в предвкушении пиршества. В дивном лесу царила осень, но совсем не та, нагая и унылая, что обступила подножие горной гряды. Охровые, розоватые и красные листья, медленно кружась, падали на землю, точно выплетая затейливый узор на пестром ковре. Золотая пора.

Как странно…