Немка

Хотя я, после доверительного откровения Ноны, была намерена забыть Павла навсегда, мысли мои были заняты им. Он стоял недвижимо возле сцены на одной из ступеней и не танцевал. Видела я его только во время танца, когда он попадал в поле зрения. На первой перемене по танцам я быстро вошла в классную комнату, оборудованную сегодня как комната отдыха. У стены с окнами стояли три стола с настольными играми: домино, шашки и шахматы, у стены напротив стояли скамейки, где я в самом углу и присела, чтобы снять туфли с сильно болевших ног — хотя бы на короткое время. Туда же вошла Нона и присела возле меня. Взволнованно она сказала, что меня никто не узнаёт и многих интересует, кто это такая. Кроме нас в комнате были еще 2–3 мальчишек, о чем-то говоривших за столом с шахматной доской. Как только Нона вышла из комнаты, они все пошли за нею следом. И тут в двери появилась Роза. Заиграла музыка, и Роза поманила меня, подзывая к себе. Застегнув туфли, я подошла. Элегантно поклонившись, она спросила: «Можно вас на вальс пригласить?» Не сдержав смеха, я бросилась ей в объятия, и мы легко и радостно заскользили возле нашей ёлки. Это мы умели, и мы осмелились исполнить этот вальс с особым усердием и, как нам казалось, с особым искусством. У нас было хорошее настроение и нам было по 17. Некоторые пары ушли с танцевальной площадки и смотрели на нас.

«Знаешь, кто тебя узнал? — спросила Нона на следующем перерыве. — По пряди твоих волос, просматриваемых где-то сбоку, он тебя узнал». — «Кто?» — «Павел Братчун».

«С чего ты взяла?» — «Я спросила его, не интересует ли его, кто эта шахматная фигура, а он уже узнал. По твоим волосам».

По пряди моих волос он меня узнал. Что бы это значило? Почему он не танцует?.. И мне вдруг пришла на память та ночь, когда мы с ним на полевом стане рядом спали. И я ночью не могла сразу подняться, когда нужно было выйти, потому что он лицом лежал на моих светлых, да еще выгоревших на солнце, волосах. Осторожно, отдельными прядями я высвобождала их из-под правой стороны его лица, а он крепко спал. Эти мысли, смешавшись с чувством стыда, привели меня в полное замешательство и отбили желание дальше танцевать. И я сидела еще некоторое время в углу комнаты отдыха без туфель, когда прозвучала команда «снять всем маски!» С облегчением я сняла всё с головы. Из зала доносились рукоплескания, потом появилась Валентина Андреевна и спросила, отнюдь не дружеским тоном, почему я тут сижу и не выхожу, все меня ждут. Пристыженно сунула я ноги в туфли и, не застегнув их, появилась в двери зала. Аплодисменты! И снова музыка. Кружение в танце, кружение в голове.

За несколько минут до 12 музыка смолкла, и директор нашей школы Иван Иванович Богословский сказал несколько хороших и теплых слов в честь нового 1946 года. Затем дружное «ура!», объятия, пожелания счастья. Теперь Ирина Ивановна получила слово и начала присуждать призы за лучшие костюмы.

Мой костюм был отмечен первым призом, я получила пару резиновых галош и кусочек розового земляничного мыла. На этом и завершилась вся радость этого вечера. Этого я не хотела и на это не рассчитывала. Замечательная пара 18 Века должна была получить первый приз, на них и рассчитывали, купив две пары галош (единственное, что можно было в тот период приобрести в родинском потребсоюзе), теперь же только одна из них получила галоши… Это я всё испортила…

Глава 3

Зимние каникулы начались опять же с разговоров о наших заботах, о нашем собственном положении, которое, казалось, может только ухудшиться, и о том, что есть ли вообще смысл для меня продолжать учебу. От колхоза для коровы корма уже не будет — так заверили Эллу. Мы с ней решили совершить ещё одну рискованную «вылазку» к стогу сена или соломы. А если нас поймают? Страшно себе представить исход, а другого выхода нет. На питание для нас едва ещё что-то найдётся, а корова отелится только через месяц. Мне предстояло самой пойти к председателю просить о помощи.

Мои уже дважды подшитые валенки опять проносились, мама понесла их сразу в первый день, когда из Родино пришла, к сапожнику, но принесла их назад, так как у него не было материала. «Может, через неделю», — пообещал он.