Немка

В этот вечер совсем неожиданно навестила меня Маня Цапко. Крайне удивил меня ее приход, но и обрадовал. Я всегда с улыбкой вспоминала нашу с ней дружбу в первые годы моего пребывания здесь, в Сибири, в наши ещё детские годы. После сердечного объятия Маня коротко рассказала о своей работе на МТС в должности учётчицы, потом перешла к делу. 6-го января состоится в клубе отчётно-выборное собрание нашего колхоза, и театральный кружок пообещал поставить пьесу, в которой я, то есть, Лида Герман, которая немка, должна сыграть главную роль. Пьеса была мне совершенно незнакома, и на репетиции оставалось всего пять дней. Я возмутилась их решению без моего согласия и хотела отказать, но тут вдруг сестра моя проявила большой интерес к этому мероприятию и заверила, что я, несомненно, успею выучить роль. Вероятно, Элла видела в этом возможность добиться снисхождения. «Ты сама додумалась мне эту роль предложить?» — спросила я Маню. — «Нет, — колебалась она. — Я тоже… но меня послал к тебе зав. клубом Швед, мы все сказали, что ты лучше всех».

Маня вытащила из своего рукава книжку, каких я много видела, из серии «В помощь сельской худ. самодеятельности». К сожалению, я забыла автора, а также название пьесы. Это была драма на тему сельской жизни. Работа, политика и любовь. Главная героиня — молодая женщина, председатель колхоза. Ее сыграла бы Галя Шкурко, если бы я не пришла. Теперь она суфлёрша.

В воскресенье, 6-го января, после колхозного собрания мы сыграли эту пьесу в хорошо натопленном клубе. Хотя по содержанию спектакль скорее наводил скуку, публика осталась до конца и благодарно хлопала в ладоши. Через день после того, как мы с Эллой успешно, достали три битком набитых мешка корма для нашей коровы, я отыскала Матвея Кузьмича — председателя колхоза — и спросила весьма несмело, нельзя ли мне получить что-нибудь на питание. Он шёл медленно по колхозному двору в сторону амбара, а я — через один-два шага следом за ним. На мой вопрос он не остановился, помолчал немного и сказал, как бы убеждая самого себя: «Дуже хорошо ты выступаешь». У амбара он остановился, сказал, чтоб я подождала, а сам вошёл. Через несколько минут кладовщица наша Мария Тимофеевна Глущенко (мать Нюры) выдала мне 6 кг. зерна, правда, с отходами, но вполне съедобного, и целый круг (шайбу) подсолнечного жмыха. Настоящее богатство для нашей семьи.

Все эти дни я ходила в продырявленных валенках. Новые галоши были, к сожалению, малы для этих валенок, и я затыкала дырки старыми дырявыми носками. Каникулы подходили к концу, и Элла настояла, чтобы я продолжила учёбу в школе. Бабушка Лиза пожертвовала мне свои красивые, густо-черного цвета, бурки — особенно тонко скатанные валенки. У бабушки они остались со времени ее пребывания в монастыре, подошвы их были совсем тонкие, но ещё не совсем проношенные. Смотрелись они элегантно, и галоши подходили к ним в самый раз. Безусловно, не для крепких морозов, и не надолго мне их хватит, но я же через две недели вернусь, и мои тёплые валенки будут готовы, подшиты.

10-го января нас четверых: Розу, Веру, Нюру и меня, доставили в Родино. Валя к этому времени уехала со своей приёмной матерью в Ленинград, а приёмный отец её оставался пока в Степном Кучуке.

В следующую субботу в школе состоялся танцевальный вечер. Весь вечер я танцевала в нарядных валеночках без галош… и протанцевала их. Даже толстые шерстяные чулки почти протёрлись. Этот вечер был для меня более радостным, чем бал-маскарад. Особенно приятно было танцевать с Павлом, он не был отличным танцором, но я бы хотела танцевать только с ним, пусть даже Нона в него влюблена, пусть даже он был бы в Нону влюблен, мне просто хотелось с ним танцевать.

В следующую субботу мы с Розой пошли в Кучук.

За день до этого мне Нона призналась, что она вместе со своей семьёй возвращается в свой родной Ленинград, причём очень скоро. Какие-то бумаги ещё не готовы, и до самою отъезда это должно остаться тайной. У меня слёзы появились, мы с Ноной крепко обнялись и плакали вместе.