Немного удачи

– А что ты ей говорил?

– Обычные вещи – что она милая, что с ней весело, что она особенная, что сегодня она хорошо выглядит, что мне нравится ее костюм, поменяла ли она прическу, сбросила ли вес, ходила ли к зубному… не знаю. Я никогда не говорил о себе, только о ней.

– Точно так же ты вел себя со мной в колледже.

– Правда? Но тебе я говорил, что люблю тебя.

– Один раз.

– Больше одного раза. – Фрэнк чувствовал, как его сердце колотится чаще, так было всегда, когда они слишком близко подходили к воспоминаниям о Юнис. – В любом случае, я был мерзавцем в колледже. Мы оба с этим согласны. Энди, ты – та, кого я люблю. Ты моя жена. То, что Фрэнки чувствовал к Хильди девять лет назад, не имеет ничего общего с тем, что я чувствую к тебе сейчас. Ничего.

Она смотрела на него, и он не отводил взгляда. Дюйм за дюймом она придвинулась к нему на диване, потом они поцеловались, и он отвел ее в спальню. Там он помог ей расстегнуть платье, снять жемчужное ожерелье, эластичный пояс, бюстгальтер, колготки и трусики. Он помог ей надеть шелковую ночную рубашку и поцеловал ее, пожелав спокойной ночи. Когда она начала дышать ровно и глубоко, он погасил свет и уставился в окно справа от кровати, разглядывая луну. Полумесяц. Хорошая луна для охоты на кроликов.

Все его знакомые боялись русских. Артур и Лиллиан беспрестанно бормотали про русских. На работе на них постоянно давило чувство необходимости опередить русских, потому что если русские получат ракеты и бомбардировщики дальнего прицела, им ничего не стоит их использовать. Даже если у простых русских были на этот счет какие-то сомнения, у Сталина точно не было. На работе все придерживались того же мнения, что Артур выразил много месяцев назад: Сталин должен постоянно быть уверен в том, что в течение часа после запуска первой атомной бомбы его самого непременно взорвут, иначе ему ничего не стоит запустить эту бомбу. Разве не в этом смысл всего, что предпринял Сталин после смерти Ленина и изгнания Троцкого? Личный военный опыт Фрэнка это подтверждал. Кого боялись французы, британцы и даже американцы? Немцев. Кого боялись немцы? Русских. Почему они боялись русских? Потому что русские боялись Сталина, а значит, были готовы на что угодно. Но Фрэнк был уверен, что Сталин понимает все, что должен понимать.

Фрэнк уже снял военную форму, кроме рубашки. Аккуратно встав с постели, он снова оделся. Ботинки он нашел у лестницы. Фрэнк открыл входную дверь и вышел в темноту. Закрывая дверь, нащупал в кармане ключ. На часах, должно быть, около десяти, но в их спальном районе тишина. Фрэнк направился в сторону парка. После рождения Джанет он стал меньше гулять, но жаркими ночами, вроде этой, по-прежнему выходил в поисках ветра или чего-нибудь подобного. Интересно, можно ли назвать произошедшее сегодня ссорой? Он не знал. Они, конечно, не били друг друга, не орали друг на друга (семейная пара через дом от них занималась этим довольно регулярно), не бросались предметами. (Согласно одной семейной истории, бабушка Элизабет как-то запустила в дедушку Уилмера кофейником, устав от того, что он следит за каждым ее шагом на кухне. Молотый кофе оставался на стене много месяцев, напоминая ему, что смотреть надо за собой.) Фрэнк подвигал челюстью – раз, другой.

Воздух был густым от влажности и запаха скошенной травы. В каждом доме, мимо которого он проходил, в горшках росла герань, а в саду – ряды тигровых лилий. Во дворах были разбросаны детские игрушки. При свете фонарей ночь казалась немного суровой и обесцвеченной. В парке, наверное, будет темнее и спокойнее. Он сделал несколько глубоких вдохов, дрожа, но, кажется, не от ярости. У него не было причин злиться. Энди боялась русских, она узнала о Джуди, наверное, от Лиллиан, а Джуди так или иначе снова вышла на свободу – все-таки Гувер такой же неудачник, как Фредендалль, Кларк[102] и Эйзенхауэр, да? Фрэнк разжал кулаки. Надо же, теперь он, самый обыкновенный человек, гуляя по своему тихому району во Флорал-Парк, Нью-Йорк, боялся сильнее, чем когда-либо в жизни. В армии он тоже испытывал страх – даже после того, как привык к взрывам: от внезапного грохота неподалеку у него внутри все переворачивалось, а по хребту будто пробегал электрический разряд. Но это новое чувство отличалось от того, прежнего. Оно было более острым и сильным, то же самое чувство, которое преследовало его во сне, только сейчас он не спал – он шел по дороге, и дорога превратилась в бревно, перекинутое над бездной, и он оказался прямо посреди этого, а вокруг ничего, кроме воздуха. В голову как будто втыкались иголки. Он не чувствовал этого страха много месяцев, а теперь Энди как будто выстрелила им в него, словно пулей. Или это он выстрелил в нее? «Может, – подумал он, – такова любовь». Он зашагал быстрее по напрвлению к школе.