Вся эта перспектива тревожила Уолтера, но он не мог выразить свою тревогу словами. Дело не в обычной узколобости, как заявила Розанна. Не в том, что ему казалось, будто мир каким-то образом сломает или ранит Фрэнки. Скорее, он боялся, что когда Фрэнки выучит все, чему готов научить его этот мир, у него совсем не останется совести.
Уолтер откинулся на кровать и выглянул в окно. Синее небо. Год назад это самое окно замело снегом и затянуло льдом, и все же они выжили. А сейчас почти март. Снега выпало достаточно, ветер дул как обычно, было немного гололеда и града. Но все это быстро проходило, не задерживаясь. Может, это знак того, какими будут весна и лето. Осенний урожай кукурузы оказался не самым худшим – на десять бушелей с акра лучше, чем два года назад, – но все равно не то, что в двадцатые. Может, это и знак того, каким будет год. Чем, по мнению Уолтера, должен заниматься Фрэнки? Розанна сказала, что он написал ей, будто Элоиза предложила ему поехать в Испанию сражаться за лоялистов, но Уолтер думал, что тот просто разыгрывает Розанну.
Уолтер уставился в потолок. Одно он знал наверняка: год назад от них уехал мальчишка, а вернулся на Рождество мужчина: больше шести футов ростом (выше Уолтера), плечи как у быка, но фигура стройная. Блондин, как девчонка, блондин, как Джин Харлоу[50]
, и с этими его синими глазами. Научился ходить и стоять как городской, но такой, который знал, что делать, и мог запросто убежать от преследующих его копов. При мысли об этом Уолтер улыбнулся. Что ж, может, Розанна и права, когда говорит, что Уолтер всегда видел во Фрэнки только дурную его сторону.– Он всегда был крутым парнем, Розанна. Я ведь это знал, да?
– Говоришь так, будто это плохо! В нашем мире только такие и выживают.
Уолтер не считал, что быть крутым плохо. Он даже поощрял это. Однако теперь, когда он имел возможность взглянуть на своего ребенка как бы со стороны, стало проще оценить, каков он на самом деле, и Уолтер боялся, что у Фрэнки, помимо упрямства и своеволия, могут обнаружиться еще и другие качества – скажем, безжалостность. Задумавшись об этом, он обвел взглядом комнату, гадая, нет ли тут какого-нибудь тайника, а если есть, то что там спрятано. Папиросы? Виски? Картинки девочек? Или даже деньги? Он всегда знал, что в трудные времена Джоуи отдавал ему все свои деньги, но Фрэнк кое-что оставлял себе.
Уолтер поднялся. Если честно, так ли это плохо в нынешние времена? Взять вот Рольфа – он теперь служил им примером всего, что могло пойти не так. О чем бы ни попросили его бабушка Мэри, дедушка Отто, Опа и Ома, Рольф всегда соглашался, вроде бы даже с охотой. В конце концов это уже невозможно было вынести – так это видел Уолтер. И думая о Рольфе, он не мог не думать о том, как сам упал в колодец. Розанне он об этом так и не рассказал. Может, отчасти его спасло то, что за эти годы он иногда действовал, как сам считал нужным. Его тело, как будто само по себе, устремилось вперед и наверх. Ирония в том, что если бы он тогда самоубился, ему не пришлось бы прожить худший год своей жизни, но он все равно был рад, что остался жив.
Уолтер закрыл за собой дверь в комнату Джоуи и увидел, как на крыльцо вышли Лиллиан и Генри. Он слышал, как Генри сказал:
– Пойдем посмотрим на ягнят.
Лиллиан спросила:
– Как ты назвал своего?
А Генри ответил:
– Герцог.
Уолтер открыл дверь.