- Да так, - я отвернулся от него, пряча улыбку. Безумие было заразительным. Через секунду любопытство сгубило его, на что я и надеялся, и он снова наклонился к моему лицу. Вот и зря. Я дернулся и укусил Пата за подбородок, почти выгрызая кусок плоти. Он, не ожидавший такого, отпустил наручники и отшатнулся, схватившись за подбородок руками.
- Вот же тварь!
Глупый парень.
Могу представить, как это больно, я ведь прокусил до крови. Но жалость или медлительность могут сослужить мне плохую службу, потому я, выворачивая локоть левой руки, правой, сцепленной, дотянулся и выхватил пистолет.
Я мелкий и гибкий, длинные руки, длинные пальцы, также уже проделывал. Даже будучи с пристегнутыми за спинкой стула руками могу исхитриться выбраться. В участке посмеиваются. Ничего феноменального, только гибкость. Дерек тоже был гибким. Мы, синтеты, все гибкие.
- Что ты теперь на это скажешь, Пат? – в крайнем случае, прострелил бы ему колено, но не выше, поза всё-таки была неудобной.
Пат хмыкнул, выставив вперед ладони в извиняющемся жесте. Этот идиот не взял с собой никакого оружия? Он, что, лунатил, то есть, спал, гуляя по свалке, и тут неожиданно напоролся на меня?
- Извини, не думал, что ты при исполнении! - Пат отходил всё дальше, пятясь. По подбородку стекала кровь тоненьким ручейком, изредка он вытирал ее грязной ладонью.
А потом он бросился бежать прочь со свалки.
Я опустил пистолет. Не было никакого смысла стрелять. Я остался один, только шаги стихали вдали. Мои руки были в наручниках, а плазмо-веревка стягивала лодыжки. Да, твою ж мать!
Кое-как вывернув правое запястье в кольце, я набрал номер Стива на браслете-коммутаторе на другой руке.
В итоге парни приехали через пять минут, освободили меня и отконвоировали домой - мыться. Правда, хохотали как стая гиен. Мне теперь век этого не забудут.
***
Дома бабка варила суррогатный кофе, который вонял, да и на вкус был то еще дерьмо. Натуральный кофе теперь достается только колонистам. Нам, отбросам общества на старушке-Земле, не пристало завидовать. Потому остается только жить прошлым и убеждать себя, что этот кофе также вкусен как и натуральный, нужно только чуть-чуть себя убедить… Совсем чуть-чуть, и больше не будет казаться мерзким, и жить будет слаще и проще, и окружающий мир покажется раем.
Неудивительно, что наркотики на старушке-Земле распространены больше, чем на других планетах. Мы хотим получить окошко в рай, находясь в невыносимой реальности.
Дрянной кофе был для бабки чем-то вроде зависимости, она его разбавляла знатной дозой разведенной порошковой водки, принимала сей «коктейль» на грудь и бралась за дневные дела.
Ей еще не было и шестидесяти лет, но она уже стала жить в каком-то своем мире, доступа в который никто другой не имел. Она разговаривала с призраками: с моей умершей матерью, с Дереком. Путала меня и Дерека. Но продолжала жить, убирать дом, получать талоны на продукты, ходить за ними на выдачу, готовить нам с дедом еду, убирать пыльный садик с тощими сухими деревцами. Жизнь ее была жуткой, но что я мог сделать, чтоб это изменить? Взять ее за плечи и трясти, трясти, трясти, заставить открыть глаза и взглянуть на мир? Она не хотела смотреть на этот мир, он был ей отвратителен, он отнял у нее всё или почти всё, и ее пустая жизнь стала ее же бунтом. Она предпочла быть обыкновенной, заниматься обыкновенными делами в исключительных обстоятельствах. На другую планету, как нормалке, путь ей был заказан. Потому, Марико, стареющая японка, жить тебе здесь, доживать тебе здесь. И мне, наверное, тоже.
У деда же была другая страсть, экстравагантная. На старости лет он обнаружил в себе любовь к женским нарядам. Кредитный паек он просаживал на комиссионках и в магазинах, торгующих старьем, скупая платья, блузки, юбки, обувь и украшения вековой и двухвековой давности. Вещи уже были сильно старые, латаные-перелатанные, в дырах, с них сыпались нитки и пыль, но дед наряжался как на бал, надевал на себя низки бус и огромные серьги и вышагивал по дому как королева.
Я никого не приглашал в гости. К домашнему беспределу я привык, но других людей такое зрелище могло шокировать.
Мы все тут особенные. Айви поливает сгнивший крест, я разговариваю с мертвым братом, у Марико вечный день сурка, а дед просто наслаждается, открыв в себе любовь к прекрасному.
Патрик Мэдсен тоже сбрендил и держит в страхе не только свою синюю зону, но и весь город. Ублюдок. Уже чувствую, что его улыбка будет мне сниться. Он – нормал, т.е. генетически не модифицированный. Его родители захотели всё сделать по старинке, положиться на удачу. Нормалов осталось немного, большинство из старшего поколения. Они уязвимы и слабы. Но я тоже недалеко от них ушел. У меня есть секрет, хотя в участке о нем знают. Улететь с Земли мне тоже вряд ли позволят.