Наверху, в зале, Джон угощал незнакомого парнишку мармеладками. Парнишка был ладно скроенным, даже угловатые пока части локтей и коленок не мешали взгляду. Темные волосы, такие же глаза. Приятное, неглупое лицо. Одежда с чужого плеча: я пригляделся и понял, что длинноватые брюки и рубашку видел на Томми. Парнишка, активно жестикулируя, о чем-то беседовал с Джоном. Они оба то посмеивались, то обрывали смех внезапно и серьезно вглядывались друг в друга.
Я подошел к ним, встал рядом. Джон повернулся ко мне, показал:
— Знакомься, это Арнольд. Он теперь с нами работает.
Я поднял брови. Ухмыльнулся.
— Скоро из яслей начнешь набирать?
Арнольд засмеялся:
— Я ненадолго. Не волнуйся, — и сразу панибратски и на «ты». Но он был настолько располагающим к себе, что не вызывал и капли раздражения.
Я подал ему руку:
— Меня Марек зовут. Марек Виленски.
— Арнольд Райдер-Смит.
Я уставился на Джона. Тот сразу засмущался:
— Племянник, — буркнул он.
— Ну ладно, — я улыбнулся, — племянник так племянник.
Я взял стул и поставил его рядом, чтобы присесть:
— А что ты будешь у нас делать?
— Быть приманкой, — жестко сказал Джон.
— Прям так сразу? А на кого охотимся-то?
— На вашего маньяка, — отрапортовал Арнольд.
Я оглядел его, прищурившись.
— Да, типаж вроде подходит.
— Обсуждаем места, где мы можем зацепить маньяка.
— У детей уже спрашивали?
— Если б ты не прохлаждался, занимаясь непонятно чем, то тоже был бы в курсе, — попенял мне Джон.
Я развел руками:
— Прости.
— Не засчитано.
— Я обещаю исправиться.
Арнольд захохотал.
— У вас такие милые отношения.
— Цыц! — рявкнул Джон.
Арнольд опять пустился в смех. Интересный парень.
Арнольд повернулся ко мне, двинувшись чуть ближе:
— Я уже познакомился с одной группкой детей. Точнее, давно познакомился. Джон и раньше иногда давал мне задания.
— Будешь работать с ними?
— Ага.
— Не страшно?
Арнольд радостно улыбнулся, словно показал блеснувший клинок. Кого-то он мне немного напоминал.
— Неа, — весело сказал он.
— Рисковый ты парень, — я посмотрел на него с восхищением.
— Пойду по стопам… Джона, — произнес Арнольд с секундной запинкой.
Я в ответ взглянул на молчащего Джона, наблюдая. Хе-хе.
Хе-хе-хе. Джон-проказник, что ж ты молчал. Молчал, что у тебя есть сын.
***
Мы встретились со Стивом у входа в «Колодец». Я не был здесь с нашей памятной беседы с Патом, закончившейся его сломанной рукой. Я вообще мало где был с того времени. По большей части валялся мешком картошки дома в углу, гнил себе тихонько, но меня заставляли вставать и что-то делать. Раньше такое состояние называли «депрессией». Теперь… Я не знаю какое слово подобрать для состояния беспомощности перед жизненными обстоятельствами. Если бы не Пат и Джон, я бы так и валялся. Но я встал и вроде хожу, туда-сюда, и вроде начинаю ощущать жизнь, вливаться в нее, по-тихоньку.
Стив переминался с ноги на ногу, он походил на гончую, готовую к прыжку. Вот уж кого точно не коснутся катастрофические мысли. Что бы ни случалось, Стив всегда спокоен, по-собачьи верен и упорен. Я даже ему завидую.
Меня он не особо любит, потому что я — непонятное пристрастие Джона. Но Стив соблюдает дружественный нейтралитет, и вот, сегодня даже вытащил меня с собой в «Колодец».
В прошлой жизни я, наверное, был девочкой Алисой, Стив был Кроликом. Джон — Шляпником. А Пат — Чеширским котом. Дерек… Дерек сюда не вписывается. Или Чеширским котом была Айви? Ох, Айви. Что заставило тебя выйти на ринг? Ты проспорила Летиции, и она взяла тебя на слабо?
Я всё узнаю сегодня. Истина явится и встанет передо мной чужим лицом, когда-то знакомым лицом, лицом мертвого человека. Я не упаду замертво от страха, я останусь стоять на месте, но я уже буду другим. Жизнь переделывает нас по своему усмотрению, как ей угодно. Или это бог-божок делает. Или Вселенная. Так много имен у того, с чем ты не сможешь совладать, но суть одна.
Стив увидел меня и помахал рукой. Я подошел к нему, и мы втиснулись в очередь, отталкивая недовольных, оставшихся сзади. Стив улыбнулся.
Пата бы сюда… Мне хотелось увидеть Пата, я стал по нему тосковать, если мы долго не виделись. Я тосковал по его запаху, его прикосновениям, его вечному хихиканью. Он стал моим допингом, эликсиром жизни, но и одновременно смертельно опасным ядом. Яд может быть лекарством. Лекарство может быть ядом. Обоюдоострая стрела, что прошила меня насквозь, и я с недоумением смотрю на дыру в своем сердце, откуда вьется темноватый дымок.
Инстинкт говорил мне, что я пропал. Что теперь уже поздно, и я в паутине. Трепыхайся, не трепыхайся, я уже почти мертв.
Но я жив. Я встаю и двигаюсь, и пью его, его кожу, его дыхание, его поцелуи, я пью его жизнь и размываюсь сам. Какая сладостная смерть, наверное, я всегда ее хотел. Именно такой и хотел.