Немного времени для синицы (СИ)

Мы покорили генетику, но не нашли ответы на вопросы о душе. Мы покорили космос, но не нашли там Бога. Его там просто нет. И, скорее всего, не было никогда. В сухом печальном остатке: человечество, которое изменяет само себя, в попытке объять необъятное. Бег без цели. Поклонение догмату разума достигло сейчас небывалых высот.

И нет никакой надежды. Ни на что.

На закате я выполз из участка, и, спотыкаясь, побрел к Айви. Этот день стоял у меня в печенках. Айви же могла дать свежий глоток того, что она называет «верой».

Да, вы, наверное, догадались, почему я неправильный синтет? Моя искусственная душа в искусственном же теле мечется с вопросом присутствия божественного.

Тоскливо. Тошнит. Точка мельтешит перед правым глазом. Дойду до креста Айви и свалюсь кулем.

Крест и церквушка Айви стоят на каменистом пригорке среди скелетиков кустов и деревьев. И песок, везде песок, на зубах, в горле, в веках и в волосах. Я прихожу сюда и начинаю кашлять, но никогда не натягиваю маску. А Айви еще и дымит одну за другой редкие, дорогущие папиросы из табака и дым-травы с Центавры. Пальцы Айви в желтоватых пятнах от папирос, иногда она слизывает крошки табака и щурится с утомленной кривой улыбкой.

Настоящее имя Айви — Алиса Линдстрём, но она не любит, когда ее так называют. Лицо — скандинавской выделки порода в обрамлении длинных льняных волос. Она выше меня на голову и сильнее. Дерек как-то победил ее в бою. А Пат так всегда и убирался прочь, стыдливо поджав хвост.

Думаю, она никогда не смогла бы быть женщиной в привычном и навязшем в зубах идеале старых времен: с нежностью, мягкостью, обходительностью и умением молчать. Молчать Айви умеет. Но и в зубы тоже может дать. И иногда не знаешь, что обойдется тебе меньшей кровью.

Обычно я прихожу сюда, и мы ведем странные разговоры о былых временах, умерших и изменившихся людях. Бывает, человек меняется так, что становится для тебя всё равно, что мертвым.

Это был странный и умирающий денек, а я был всё еще жив. Айви заметила меня издалека и махнула рукой. Последние шаги дались мне нелегко, и в конце я просто растянулся на спине у подножия креста.

— Тяжелый день? — Айви тронула меня за отросшую челку и слегка потянула.

— Странный. Тупой. Неуклюжий. Нелепый. Какое слово тебе больше нравится?

Айви хихикнула, продолжая копаться в моих волосах:

— Мне кажется, ты говоришь о себе.

— Я всегда говорю о себе. Я только и могу, что говорить о себе. Вечно ною, вечно копошусь. Вечно страдаю фигней.

Айви откинулась назад, опершись спиной о могильный камень. Запах от ее одежды был густым и насыщенным: табак, дым-трава, гвоздика, ладан из церкви, и собственный аромат тела, похожий на аромат крепкого черного чая, и всё это звучное многообразие припорошили прожаренной солнцем пылью.

— Отрадно слышать, что ты признаешься себе даже в мелочах.

— У меня достаточно свободного времени для такого. Хотя, даже если работы приваливает, я всё равно умудряюсь забраться в мудрствованиях в самые дурацкие норы.

Я почувствовал, как Айви переменила позу и слегка повернул голову. Она смотрела на меня, полуприкрыв глаза.

— Марек, голова болит?.. — спросила она вкрадчиво.

— Всегда-то ты угадываешь.

— Я знаю тебя с семи лет. Когда ты начинаешь бурчать и вредничать, значит, у тебя разболелась голова.

Я потер глаза и пробормотал, что, зато Пата она не так хорошо знает. Иначе бы смогла что-то изменить.

— Он в отчаянии и запутался.

— Надо же, какой нежненький. А мы, значит, приспособились лучше, и с нас будут более жестко требовать, не жалея.

— Требовать — что?

— Не знаю. Расплаты? За прегрешения?

Айви снова протянула руку и стала медленно гладить меня по волосам.

— Что ты видел, Марек? — спросила она тихо. Она умела задавать правильные вопросы. Но не уверен, что на все вопросы хотела бы получать ответы.

— Убитого мальчика. Но ты и так знаешь. А еще Пат меня подкараулил на свалке. И мало того, что я вынужден возиться с делом об убийстве, так теперь вечно придется ходить, оглядываясь, потому что этому идиоту может всё, что угодно в голову взбрести. Начиная от подлого выстрела мне между лопаток и заканчивая ямой с кольями. Он меня бесит.

— Поговори с ним.

— Нет. Я сказал: нет, — я аж подскочил от возмущения, сбрасывая ее руку. — Ты, что, думаешь, он будет меня слушать? Ты, что, думаешь, я смогу с ним пробыть пять минут и не кинуться его душить? Да я только и сдерживаюсь одной мыслью, что иначе его убийством перечеркну себе всю жизнь.

Айви снова повторила: «поговори с ним».

— Ты каждый день мне это повторяешь, — я встал на ноги и начал отряхиваться. — Мне кажется, ты не в себе. Ты здесь уже настолько давно в одиночестве, что головой тронулась. О крест случаем башкой не ударялась? Вдруг забыла?

Айви лишь молча сжала губы. Я знал, что обидел ее, но сегодня у меня даже не было сил просить прощения. Она решила всё за меня:

— Иди домой, Марек. Поешь что-нибудь. Выспись. А завтра мы поговорим спокойно, когда ты остынешь.

Я вздохнул, наклонился к ней, поцеловал сухими, потрескавшимися губами в лоб, и в душных сумерках поковылял домой.