– Мы сейчас прощались с Егоркой, он снял меня на камеру в телефоне, а я не хотела фотографироваться… у меня глаза заплаканные, гляжу в асфальт… он так и снял, а потом смотрит на экран, смотрит, смотрит, глаз не поднимая, и я вижу его опущенные ресницы, и такое у него детское лицо, что сердце просто заходится в птичьей какой-то нежности – интересно, есть такая? Ну, было у тебя в детстве, когда находили на асфальте под деревьями птенчиков – воробьиных, кажется, – они летать не могли еще, и вот возьмешь в грязные вечно ладошки такого – а у него тельца словно нет, и такой беззащитный, что страшно задушить ненароком, и в животе холодно от своей власти над жизнью этого комочка: ведь что мешает сжать руку чуть сильнее, что? Стоишь, держишь эту мелкость в ладошке, а в горле так горячо-горячо от нежности, и в носу щиплет. И понимаешь, что ничто не мешает убить. Только ты сам себе изнутри хранитель этой жалкой чужой жизни… Черт, я что-то заговорилась совсем, прости. Тебе пора уже?
– Да, надо идти.
– Ну, пока. Спасибо тебе.
…смотрю, как она идет к машине – надо ехать домой, тосковать-страдать, а что изменишь…
ну, а допустим – воображение отпустим, что: она не пошла к себе домой – кофе – диван – письма – ответы – дочь с детскими-но-уже-про-любовь-новостями – старое кино – новая бутылка белого муската – лиловый инжир вприкуску…
он не поехал дальше – в свой длинный дом – третье парадное – шестой этаж – черная дверь – на ней «8» и «7» белым пластиком как мелом по вымытой школьной доске…
допустим, вышли бы вместе – куда бы пошли? допустим, не вышли, а поехали бы дальше вместе – куда бы поехали?
Допустим, сейчас она дома, без него, в голове легкость от муската, а в сердце пустота – энергия тоски уже ушла по тайному кабелю в идеальный мир, проглядывающий бледным фиолетом сквозь желтый лед Луны…
Допустим, у него в ушах вязнут слова, звуки, в глазах напряжение, неровная рамка улыбки на зубах, мысль воздушным гелиевым шариком рвется лететь – энергия тоски найдет свой ход к идеальному миру…
«Пуля дырочку найдет», тот случай, да.
Кстати, тоска – это такой «альтруистический» продукт: не утолит тебя самого, не поможет тому, к кому направлена, и все, что она может, – питать миф об идеальном мире, чтобы легче верилось в него, потому что как же без этого, как…
А потом мы разговариваем с Машей снова – почти через полгода:
– Все время пытаюсь расстаться с ним, знаешь. Мне кажется, моя миссия в его жизни выполнена. Я в нем вкус разбудила к одежде, развитию, карьере. Ну что еще я могу для него сделать?
Он раньше с виду был – лошок-неврастеник, а сейчас такой красавчик ухоженный… Недавно иду к кофейне, где он ждет у входа, курит, – смотрю как со стороны: красивое подвижное лицо, гибкая фигура гимнаста, глаза тревожные.
«Из-за меня глаза такие», – устыдилась.
Маша задумывается, погружается в себя и словно стаивает куда-то – все, сейчас совсем исчезнет – такое впечатление.
– Ну хорошо, сейчас ты считаешь, что твоя миссия выполнена, а раньше почему пыталась с ним порвать при любой возможности?
– Черт… ну, потому что… потому что мне никто не нужен, по большому счету, – говорит и тут же мотает головой и уточняет: – Нет, не так: потому что мне нужны только невероятные, нереальные отношения, которые формирую не я. Понимаешь?
– Нет, – качаю головой, – что-то ловлю, но очень смутно.
– Йолки, ну хорошо, давай расскажу с деталями. Видишь ли… мне ничего не стоит невольно возбудить интерес к себе. Ничего не стоит поддерживать его долго, очень долго. Ничего не стоит выйти из отношений – просто изъять себя. Ну, потому что умею слышать людей, умею держаться с ними на одной волне, сколько нужно, поэтому такие как я – всегда интересны. На том простом основании, что человек всегда интересен самому себе, а я умею зеркалить почти каждого. Общаясь со мной, люди практически общаются с собой. А это не прискучивает никогда.
Я понимаю, о чем она говорит.
– И таких отношений – сформированных мной самой – у меня много. И мне еще одни не нужны. Мне нужен тот, кто для меня сделал бы то, что я делаю для других.
– А, скажи, разве он тебе совсем ничего не дает?