Немного зло и горько о любви

Судя по ее дальнейшим репликам, мне удается держать лицо, не раня ее тихим ужасом, копошащимся в мозгу от визуализации ее диагнозов.

– Марк – мой внук – сегодня получает «корочки» – в аспирантуру поступил.

«Марк… о, она – еврейка, – моментально понимаю я, законченная юдофилка, – так вот откуда эта кроткая мудрость и грустная смешливость…»

Я просидела у нее два часа, и она все говорила, говорила… А я уже устала, сильно устала, но уйти не хотела, она так рассказывала, что я себе сказала: запоминай. Запишешь вечером. Это готовый рассказ, если не повесть.

– В тридцать девять, – начала она, – когда мои дети уже выросли, я придумала себе новый имидж: заботливая возлюбленная одинокого пожилого красавца-интеллектуала. Ну, заблажилось так мне.

– Заблажилось – это я очень понимаю, – я разулыбалась сразу же.

– Ну да. Вот чтобы ему шестьдесят, он болен, тих, устал. Какой там секс – нет, зачем, к чему эти низменные волнения.

А мне тридцать девять – это предел тридцати, дальше уже ничего, что там может быть в сорок такое же красивое, как в двадцать-тридцать. Ровесникам – им интересны юные, стройные, загорелые тела. А для такого шестидесятилетнего устальца я буду молодой. И нежной. И заботливой. И преданной… И связь самая возвышенная, эмоционально-духовная, осенит наши жизни. Эстетика увядания в лучах зрелости, ах, ах… Так я мечтала, рисовала… пока совсем другой мужчина – нет, ты не понимаешь: СОВСЕМ ДРУГОЙ мужчина – на девять лет младше меня – не вцепился в плечо и не развернул к себе лицом.

Развернул к себе лицом и впился в губы, языком сгребая из моего рта в свой мои любимые мятно-медовые леденцы сусальной духовности…

Сгребая себе в рот и разгрызая в осколки этот хрумкий сахар. Отмывая своим жадным нахальным языком мои зубы от приторного налета сахарных мечт.

«Эвротика», – шептал ртом в прикусанное ухо.

«Эвро-о-о-о-тика», – глухо стонал, когда расправлялись приуздечные складочки под нёбом моего рта.

«Это ты-то – спокойная? Ты – равнодушная к жизни тела? Ты течешь эротикой, ты лучишь эротику, ты – мой проводник в Женственность, ты – мое причастие Женщине, и эта Женщина – ты!»

Я спасовала, деточка… Мне нечего было возразить, мне нечем было возражать, рот был занят своим прямым делом – «эвротикой», и я впервые ощущала себя встроенной в космос, запитанной на некий Генератор жизни, никак не сообщаясь словами ни с кем и ни с чем…

И это я – недотрожка, инфантильная ледышка, мнившая пределом эстетики жизни возвышенную филио со стариком…

Нет, правильно говорят: «Жизнь богаче фантазии», все так, все так…

Она мне рассказала свою lovestory. He написать рассказ просто невозможно.

ДНЕВНИК ЛЕРЫ

«Кроткая мудрость и грустная смешливость»… то, что надо, при моем диагнозе. На том и стоим.

…Проходят годы, годы, годы… а люди по-прежнему остаются по ту сторону… иногда до меня доносятся их голоса… иногда слышатся какие-то слова – знакомые, но и немного новые, словно выросшие из тесных одежек букв…

Но в основном люди бросают друг в друга конфетти слов, кидаются шершавым серпантином беззлобно-уродливых ругательств, громковато и уверенно живут свои будни.

Я читаю о жизни людей, я даже пишу о… о чем я пишу? О жизни? Людей? О… кто бы мне сказал…

Между нами зазор… пространственно-временной. Нет. Скорее, внепространственный и вневременной зазор.

Некая несогласованность бытия, и я ничего не могу поделать с этим видом врожденного остракизма… мимикрирую старательно, но уже как-то холодновато, без интереса… смиренно-безучастно…

Еще восхищаюсь лучшими представителями яростного типа, но уже спокойно, как старуха…

Еще цепляюсь за гедонистические свои привычки, но уже могу потерпеть без кофе до вечера…

Мне еще интересны некоторые люди, но уже не интересна себе сама, и предсказуемость горчит у корня языка, а кончик его чуть онемел…

Резные края резцов легко срывают прозрачные лохмотики эпителия с губ – и это уже почти не больно…

Очень трудно договориться с собой по причине ступорного зачарованного молчания…

…Какое-никакое Провидение – все лучше, чем голая ответственность за каждый свой шаг, потому и стараются люди сотворить Бога – и пострашнее, на всякий случай… ну, то есть не сотворить, нет… скорее наделить существующего в подсознании Неведомого Бога «страшными чертами» – и тем польстить ему, слукавить, обольстить даже…

Дескать, может, ты и не такой, но мы тебя вот таким представляем…

Типа, хоть ты и майор, а мы вот не различаем «звезд» и обращаемся к Тебе «Господин Генерал», и даже позволим Тебе быть с нами жестоким, только пусть Ты отвечаешь за все! Завсе. Включая наши поступки.

Почему бы не предоставить Богу – в своем воображении – быть добрым?Неужели лишь потому, что проекция столь пряма: раз сильнейший человек непременно воспользуется своей силой для агрессии, то и сильнейшее Существоустроено по той же модели?

Неужели так вывернуто понимается идея о богоподобности человека? Вот ужас…