Немного зло и горько о любви

Мы работаем переводчиками в одной конторе и тем вечером приводим группу американцев в «Интурист». День беготни и болтовни по-английски подходит к концу: после ужина мы обычно уходим домой.

Процесс вкушания яств идет вяло – американцы все еще, что называется, на jet lag и едят без аппетита. Даже чудеснейшие куриные рулетики с чесноком и зеленью – гордость валютного общепита – лежат нетронутыми.

Я с тоской смотрю на эти кушанья, представляя, что дома еще надо приготовить что-то поесть на вечер и на завтра.

– Лорик, у тебя есть пакет? – говорит Рина.

– Нет, – я так устала, что не спрашиваю, зачем.

– Лорик, запомни первую заповедь переводчика: «Всегда бери с собой пакет». На вот, держи, – она протягивает мне пакетик с застежкой, – быстро сгребай нетронутые закуски – домой возьмешь.

«Но как?! – думаю я. – Ведь американцы еще сидят за столом, а когда они уйдут, тут же возникнут официанты и поволокут все в кухню, в общем-то это их „добыча“».

Но Рина прямо при гостях протягивает руку к тарелке и накладывает в такой же пакет рулетиков.

– Oh, «doggy bag»! – оживляются американцы. – Very smart!

И передают Рине еще и тарелки с ветчиной и сыром. А один парень спрашивает, нет ли у нее еще пакетика, он бы тоже взял хлеба и сыра, потому что хлеб в России очень вкусный, к тому же ночью на него нападает голод.

Пакетик ему протягивает кто-то из группы, и парень – высокий и статный – набивает его хлебом.

Все смеются и стараются ему помочь, попутно вспоминая истории из своего детства, когда прятали в постели еду…

Я – «зажатое» существо, чьи отношения с миром напоминают каст, держащий камень в перстне – крепко, не шевельнуть. Я подозреваю, что другие обращаются с реальностью как-то иначе, но никак не могу высвободиться от хватки «лапок». Этим вечером я вдруг ощущаю неведомую прежде свободу.

«Вот как легко можно и надо, оказывается», – изумляюсь я.

С тех пор я воспринимаю мир иначе – проще, легче и, в конечном счете, добрее.

Заурядные жизненные ситуации перестают казаться спектаклями, где роли имеют и знают все, кроме меня.

Рина старше меня на двадцать лет. Наверное, нужна именно такая разница, чтобы я, наконец, освоилась в театре жизни.

Как бы то ни было, в тот вечер Рина «прикормила» меня к себе навсегда.

Через два дня она приходит на работу – лицо серое, и ее щеки почему-то кажутся мне длинными. «Она не улыбается!» – доходит до меня.

– Квартиру нашу ограбили, – и голос какой-то тусклый.

– Украли ценности? – Я задаю глупый вопрос и тут же понимаю это.

– Да какие там у нас ценности… воры – идиоты. Шапки меховые украли наши с Левчиком. Кому летом нужны шапки… Просто ощущение… как над тобой надругались, понимаешь? Это так странно, что кто-то может вломиться в твой дом, трогать, смотреть… фуууу, черт, как это мерзко… Левчик уже метнулся железную дверь заказывать, хотя красть нечего. Просто чтобы заслониться. Чужие – это же чужие, это за пределами дома всегда, ведь если иначе, то как жить…

Нам платят доллар в час. У меня тринадцать долларов с собой, и я пытаюсь втиснуть их Рине. Она серьезно смотрит и говорит:

– За порыв – спасибо, Лорик. Но вы снимаете квартиру, а нас уже можно грабить. Так чей статус более высок и кто кому должен помогать?

И мы смеемся.

Мы всегда смеемся, оказавшись рядом, всегда. Наши мужья не так славно ладят друг с другом и, пожалуй, ревнуют к нашей дружбе, но как-то тихо, исподлобья, не осмеливаясь покуситься.

Статус «нас уже можно грабить» я запоминаю навсегда.

И выбираю Рину себе в модели.

«Некрасивая, но какая же приятная», – замечает о ней одна знакомая старушка.

О, да! Как я хочу быть «некрасивой, но приятной», дерзкой, смелой, насмешливой, носить полосатые жилеты и брошки в виде рыбного скелетика.

Быть свободной, вот! Я очень-очень-очень хотела быть такой же свободной, как она.

Меня трогает, что Рина тоже хочет походить на меня.

У нас общий парикмахер – очень талантливый парень.

Однажды, усаживаясь в кресло, Рина заявляет:

– Женя, сделайте мне такую же красивую головку, как у моей подруги.

Тот галантно выкручивается, он и так всегда старается на славу, и темно-русые волосы Рины – легкие и небольшие – всегда лежат стильными короткими прядками и очень ей идут.

…Потом эти прядки лежат сникшими на больничной подушке: Рина попадает в Институт Склифосовского, когда вдруг отказывают почки.

«Диализ» – страшное слово, ее трясет после каждой процедуры, а почки все никак не запускаются…

Отказывают они из-за того, что врач, лечащий Ринин панкреатит, прописывает слишком большую дозу антибиотика.

Врачебная ошибка – и Рина зависает в самой обдираловской клинике Москвы, где за каждый укол надо совать медсестре в кармашек сотню, за капельницу – пять, а диализ оплачивать официально и много.

Ее лечили бы бесплатно, с ней носились бы как с королевой, если бы врачебную ошибку удалось доказать. Но неумелый доктор оказывается предусмотрительным и запись о назначении уничтожает. Карточка была в образцовом порядке: почки вырубились самопроизвольно, никто ни в чем не виноват.