Немного зло и горько о любви

Если лифт застревал, то загорался индикатор, и следовало по переговорной связи связаться с пассажирами, успокоить их и вызвать «аварийку». Вот, в основном, и все.

Отличная работа для студента. Но работали лифтерами все больше пенсионерки – чьи-то мамы, бабушки, тети.

К тому же туда не брали без бумажки о том, что окончил курсы лифтеров.

Как ни странно, у мало приспособленной к этой жизни мамы нашлись-таки связи, что сулили мне, студентке-изгойке-потому-что-вечернице такую работку.

И я нашла эти курсы лифтеров и ходила две недели на занятия – одна среди дородных теток в платьях с цветками величиной с лопату.

Тетки все никак не могли запомнить незатейливую терминологию и упорно называли контакты под полом кабины «половыми контактами».

…И, конечно же, я подстриглась. Стрижка «сэссон» мне не особо шла, но я довольно дергала затылком вправо-влево, ощущая волну ветерка, всяко это было лучше дурацких косичек, как бы там я их ни закалывала…

«Моя» лифтерская была просторна, тиха, и я там блаженствовала с книгами, как никогда в жизни. Сутки принадлежать только себе, целые сутки, «господибожемой», какое счастье.

Правда, механик – высокий тощий Игорь в джинсах и короткой коричневой кожаной куртке, офигительно пахнущий табаком и одеколоном, – стал приезжать проверять работу механизмов почти каждый раз в мое дежурство. Убедившись, что тросы в порядке, делал отметку в журнале, а потом садился за стол напротив меня, устроившейся на диване с книжкой и булкой с молоком, и молча на меня смотрел. Он был милый, этот Игорь, но как-то очень мешал.

А однажды он забыл на вешалке свою куртку. Уехал и забыл. Я пришла на следующее дежурство. Куртка по-прежнему висела. Зачем-то я подошла и понюхала ее. И поняла, что соскучилась по его молчаливому созерцанию меня читающей. И испугалась. Маленький лифт в душе сделал несколько быстрых рейсов вверх-вниз.

«Господибожемой, – подумала я, – что это?»

Этот Лифтер, этот дирижер всех маленьких лифтов всех-на-свете-душ, среагировал: за курткой Игоря приехал Саша.

– У Игоря жена в роддоме, – пояснил Саша, глядя на меня как-то испытующе.

– А разве он женат? – удивилась я.

– А ты не знала?

– Да мы и не разговаривали вовсе.

Хотя вру, мы разговаривали. Один раз.

– Ты что, здесь работаешь? – это он.

– На вечернем учусь.

– А, понятно. Ну, я пошел, мне еще бестолковочку постирать надо.

– Какую бестолковочку? – опешила я, силясь представить его стирающим в мыльном тазу нечто.

– Ну, голову помою, в смысле.

– О. Ну ладно. Пока.

«Бестолковочку постирать» в смысле – голову помыть. Мило.

Игорь больше не приезжал, теперь принялся мне мешать Саша: почему-то постоянно тросы слабели, этажные замки ломались, приямок требовал присмотра.

И вся эта суета в мое дежурство.

Пока Саша не предложил выйти за него замуж.

Пока я не отказалась по Причине Другого Мужчины – мой маленький лифт в душе тоже лихорадило, его тросы слабели, натяжение то пропадало, то появлялось, кнопки управления западали, контакты залипали. Я была лифтером, да, но не своего лифта, а мой Лифтер, наверное, был занят чем-то важным еще…

Саша долго не появлялся, и лифт как-то перестал требовать внимания.

Не мой маленький, а другой, рабочий, самый проблемный из пяти, находящихся в моем ведении.

А потом я вышла замуж. Не за Сашу. Не за Другого Мужчину. А просто вышла замуж, как эмигрировала в другую страну.

Мы с мужем уехали в другой город. И никогда больше не было у меня такой роскошной работы – хранить движение лифтов, просто бросая время от времени взгляд на индикаторы пульта и вызывая помощь, когда она требовалась.

Непыльная работа ангела-смотрителя.

Работа, где я, наконец, получила успокоительный ответ на мучивший с детства вопрос: что будет, если в кабине лифта девятиэтажного дома нажать на кнопку с цифрой «десять»? Или «одиннадцать»? Или «двенадцать»? Не улетит ли капсула кабины, пробив крышу, в высокое далеко? Смешно, да? Наверное, я все время путала измерения, вертикали, плотности миров.

Та работа была моим прибежищем в самое смутное время, ведь «лифтерская» комнатка была для меня как батискаф в придонье жизни.

Батискаф, что погружал в покой на сутки, а потом поднимал – lift! Но я знала успокоительное: через трое суток мне гарантирован мой покой. Покой лифтера.

Любит ли Бог свои «дежурства», интересно.

Наверное, он трудоголик и работает бессменно.

Френд-коррекция

Из множества женщин, тронувших сердце, эти две тревожат его постоянно, мерцая маячками воспоминаний. Хотя я давно уже не получаю вестей ни от одной из них.

*ПЕПЕЛ РОЗЫ*

Наташа появляется в моей жизни в начале девяностых.

Мы снимаем квартиру в большом дворе, где одноэтажные домишки теснят друг дружку неказистыми террасами и пристройками. Такие дворы называются «шанхайчики».

– Нату все принимают за проститутку, – рассказывает мне о своей родственнице соседка, – это все из-за рта – у нее такой большой рот, как у негритянки. А черты лица тонкие, глаза красивые – армянские глаза. А волосы она обесцвечивает.

Соседка Анечка тоже армянка. У нее носатый худющий муж Карен. Наркоман. В его громадных черносливовых глазах – тоска.