Немного зло и горько о любви

«Ругалась» часто со своим Богом, потому что пыталась раскрутить Его на чудеса, типа «пусть же он тоже в меня влюбится» или «пусть папа перестанет, наконец, пить», а Бог молчал. Но в комсомол в восьмом классе не пошла. Потому что мои разборки с моим же Богом – были жизнью. А их комсомольские собрания с атеистическими речевками казались мне сеансами общего вынужденного придуривания.

Когда же завуч моей элитной «английской» спецшколы, обращаясь на «вы», деликатно осведомилась о причине моего «неприсоединения к ВЛКСМ», то пришла в ужас, услышав простое объяснение.

Однако списали все на мою эмоциональность, художественность натуры, отступили на шаг и держали эту дистанцию до конца десятого класса.

А накануне выпускного… Нет-нет, на выпускной я пришла уже не с косичками. В парикмахерской мне распустили волосы, уложили в длинные лаковые локоны, подняли высоко – lift up! ara – и скрепили шпильками. Получилась прическа в стиле XVIII века.

Было красиво, просто нестерпимо красиво, но я представила одноклассниц со стрижками «паж» и «сэссон» и поняла – не выдержу.

И дав маме полюбоваться на гламур в позапрошловековом стиле, решительно зашла в школьный туалет, вынула шпильки, разодрала лаковые локоны на чуть волнистые прядки, вздохнула и вышла на люди, стесняясь своего абрикосового платья матового шелка, сшитого очень хорошей портнихой по супермодным выкройкам привозного журнала.

Стесняясь, потому что все тогда носили расклешенные платья в талию, и та модель, что была на мне – с напуском на бедрах, смотревшаяся как остромодный костюмчик, – еще не дошла до сознания одноклассниц, поскольку коробейники-спекулянты еще не имели такого товара.

Маленький лифт – lift! – внутри меня взмывал вверх и тут же летел вниз, пока я шла по коридору к школьному крыльцу, куда уже собрались почти все девочки. Мальчики курили за углом школы, в последний раз шифруясь от завуча.

«Всегда, всегда я отличаюсь, „господибожемой“, – шла и печалилась я, – даже теперь, в самом модном платье, отличаюсь так, что они не поймут, что этот наряд лучше, а поймут только позже, а пока нужно получить привычную порцию холодно-насмешливых взглядов… а объяснять, что это модно, у меня просто не откроется рот. Я не умею пользоваться их словами. Их слова меня не слушаются. И красивое непохожее платье – форма, норма… Моя норма».

Но «господибожемой», похоже, в тот вечер был расположен к чудесам.

«О, Галличевская, у тебя платье на бантовке?Где покупали?» – поразилась Самая-Продвинутая-Девочка класса.

Я впала во внезапную немоту и только махнула неловко рукой. Какой-то вышел интригующий жест, видимо, и Самая-Продвинутая сказала:

«Не хочешь говорить, где? Понимааааю. Я тоже телефон маминой спекулянтки знакомой кому попало не даю. Хочешь, потом обменяемся контактами?»

Ну же, «господибожемой», сделай что-нибудь, я не умею с ней говорить!!!

Йес! Самая-Продвинутая вдруг засекла «своего» мальчика в обществе Другой и тут же обо мне забыла.

Но ее «виза» уже была поставлена на мне, и невидимый «орден Самого Модного Платья» нежданно достался мне.

Маленький сверкающий лифт – lift! – взмыл и тут же ухнул вниз: «Зайдемте в учительскую на минутку, Галличевская», – сказала подошедшая завуч.

В учительской она положила передо мной две характеристики.

На выбор.

В одной было написано, что я не комсомолка в силу религиозных убеждений.

В другой этой фразы не было.

Завуч хотела только одного: устроить мое тихое вступление в комсомол задним числом. Если я согласна. А то их в райкоме постоянно ругают из-за того, что у них в элитной школе выпускается некомсомолка. А я могла бы значительно облегчить себе жизнь.

«Господибожемой» молчал. Маленький лифт внутри завис. И все предметы вокруг как-то резко оборвали свое недвижение, застыв тревожно.

Мне нужно было что-то говорить теми словами, что всегда мне не давались.

Нужно было проворачивать во рту языком их скользкие тяжелые тельца.

Но тут маленький внутренний лифт дрогнул и полетел ввысь! Я не буду говорить с помощью их слов!

«Но вы же знаете, что я отвечу?» – легко спросила я, легко, потому что маленький лифт унес куда-то тягость решения.

Завуч покивала.

«Так я и полагала, – протянула она. – Ну что ж, ты сама выбрала себе судьбу. Сожалею, помочь тебе нечем», – она почему-то перешла на «ты».

…Ни на одно дневное отделение универа мои документы не приняли, несмотря на все пятерки в аттестате.

Но я поступила на вечернее, и вот тут слово «лифтер» приблизилось было вплотную, но тут же было мягко отведено.

Устроиться работать лифтером было сложно. То есть, что я говорю! Устроиться лифтером без связей было невозможно.

Это была очень, очень удобная работа.

Во-первых, график по схеме «сутки-трое».

Во-вторых, «лифтерские» являли собой комнату с диваном, столом, телефоном и пультом управления-наблюдения за лифтами. Там можно было спать, читать, есть. Там можно было просто быть одной.

Обязанностей – минимум.