Немногое о многом (СИ)

помчалася в село.

Я от нервозности по приходу

запуталась с вещами.

Собрала, принесла одежду,

а самолёт улетел с больными.

Долго тапочки искала

на минуту опоздала.

В моём сердце что-то оборвалось -

вмиг закипела бурно кровь.

Душа окаменела, потеряв надежду -

на былое счастье и любовь.

Я вздрогнула -

мой нерв, душа заговорила.

"Моего Васю!

Моего мужа тоже увезли? Без меня!

Кто позволил? Кто посмел?..

мою кровинку, у меня забрать?

Кто позволил мою судьбу

испытывать, ломать?"

Обливаясь горькими слезами,

я плакала, рыдала.

Отправили в Москву!..

в столицу!

Наверное, великой чести

мой родной, любимый

своим геройством заслужил...

сама себя я выслушала,

набравшись мужества и сил,

молча, улыбнулась,

плакать перестала.

К вечеру у меня

началась тошнота, рвота.

Ночь я не спала,

родного, ненаглядного,

своего любимого

я к себе звала.

27 апреля всё население Припяти

эвакуировали,

а вскоре, и моё село,

радиацией с нуклидами и там

всю землю замело,

напрасно картошку посадили.

Сколько можно ждать?..

Нет больше моей мочи!

Надоели мне - дни печальные

и со слезами ночи!

"Надо! - сказала я себе. -

Надо ехать к мужу

и не остановлюсь я

ни в жару, ни в стужу".

И после Первомая

к родному, ненаглядному

поехала, помчалась

на крыльях понеслась.

Неизвестность, новизну

я боялась с детства.

Увидела бездонную Москву -

одиноко растерялась,

как перед принцем дева.

"Найду ли я свою кровинку?" -

мысль меня терзала.

"Может домой уехать?" -

тревога пронизала.

На привокзальной площади

у Киевского вокзала

у первого милиционера

со страхом я спросила.

Тот улыбнулся.

"Это на Щукинской

радиобиологическая больница".

Дабы не забыла -

постовой не только рассказал,

что нужно было мне -

всё на бумажке написал.

А говорили в Припяти -

секретно! секретно!

Даже схему, как доехать -

нарисовал подробно.

В больнице на Щукинской -

со слезами, с боем

выписали пропуск -

пропустили с горем.

Зав отделением

Гуськова Ангелина Константиновна

поставила условия.

"Даю полчаса на свидание.

До мужа не дотрагиваться.

Нельзя обниматься, целоваться.

Нельзя принимать от мужа вещи,

рядышком сидеть, стоять,

но что нужно мужу

можно передать.

Сейчас у вашего мужа

центральная нервная система,

костный мозг, все гены -

полностью поражены.

Твой муж родной, любимый,

что чернобыльский реактор

пропитан радиацией,

получишь от мужа радиацию

никогда не будешь

ты рожать детей.

Ты это твёрдо должна знать

и твёрдо выполнять".

Слушаю Ангелину и думаю:

"Ничего страшного и опасного.

Я человек терпеливый и простой,

пусть муж будет немножко нервный,

был бы только рядышком со мной".

Я скрыла свою беременность,

если скажу всю правду,

тогда уж точно -

к милому, ненаглядному

никогда не попаду.

Если болеть, страдать

и даже умирать,

то только все втроём -

вместе легче проживём.

Я прекрасно знала -

если к родному попаду,

от своего родного -

я больше не уйду.

Если уйду от ненаглядного,

то только вместе с ним,

со своим родным и дорогим.

Захожу в палаты -

больные играют в карты.

Опухоль с лиц во всех сошла,

все шутят, все смеются.

И Вася-Василёк,

любимый мой цветок,

рядышком на стульчике сидит,

меня увидел,

вскочил, мне улыбнулся

и от радости молчит.

Я увидала свою кровинку,

поставила у ног корзинку.

"Здравствуйте!" -

всем больным сказала,

от счастья зарыдала.

"К больным не подходить -

от них радиацией фонит!"

Дежурный врач не разрешил -

с мужем обняться, поцеловаться,

даже рядышком постоять.

"Больным продукты, вещи

можно передать,

но никаких вещей -

у больных не брать".

Вскоре ушёл дежурный врач -

я дала чувствам волю,

обняла, поцеловала мужа -

наговорилась вволю.

"Наверное, на Украине дождик,

что взяла с собою зонтик?"

"Надежды нету на погодку

прихватила парасольку", -

ответила мужу я с улыбкой,

приподняв корзинку.

Удивился парасольке Титенок,

доедая пирожок:

"На Украине прожив я сколька,

но не слыхав слова парасолька".

"Эх, Саня, Саня!..

плачет по тебе баня.

Ты лучше людям объясни,

шо такое лазня?"

"Лазня, я гадаю так - цэ нора,

або нызька, вузька пещера,

дэ можна зустриты нэзабаром

дыкого с когтями зверя".

И все: "Ха-Ха-Ха!"

После капельниц в санчасти Припяти

больным на время полегчало.

Чернобыльцы стали ходить

друг к другу в палаты в гости,

рассказывать анекдоты.

"Интересно, отчего и почему?..

в печати множество статей,

но не пишут про Чернобыль,

про Украину никаких вестей".

"Пишут! Пишут про нэньку столько,

что во рту от оскомы горько.

Надо уметь читать,

как колобок,

прыг-скок...

в колонках между строк.

В Киеве на Подоле появилась

европейская реклама,

як баба Яга на метли,

без людыны, надурняк, сама.

На мэбэльном магазине

свитовэ табло по ночам

першою буквою моргае,

як дэшэвая мадам".

И снова все: "Ха-Ха-Ха!"

"Эх, Сашок-Сашок!

Лучше выпей на посашок,

чтобы дома люди не болели

и меньше пили".

Тихо открылась дверь. Народ замер,

как будто зашёл в палату зверь.

К пожарным вошли инженер Акимов,

и оператор Топтунов.

Акимов всегда был скромен -

нынче явно возбуждён.

Повторял Акимов всем многократно,

как будто просил извинения:

"Делали мы всё правильно

и на тебе... взрыв!

Весь реактор разворотило,

даже Норвегию радиацией накрыло".

Это было последнее

посещение палаты Акимовым

и оператором Топтуновым.

Больше всех Акимов почернел,

больше всех получил рентген.

Слёг и умер у брата на руках...

на пятнадцатый день,