Немногое о многом (СИ)

раньше всех... в тяжёлых муках.

Если бы оператор Топтунов

плюнул бы на все указания Дятлова,

заглушил реактор

по приказу инженера Акимова

не было бы взрыва.

Первые три дня

я прожила в Москве

у своих знакомых,

одной сменой дежурили мы -

в первую ту ночь

жёны всех пожарных.

Я, Людмила Игнатенко,

Ващук и Титенок,

Тищура, Правик

и Таня Кибенок.

Варили мужьям бульон,

носили им в палаты,

врачи запретили молочное, мясное

и всякие салаты.

На следующий день

больным стало хуже.

Больным запретили

ходить по коридорам,

общаться и вставать,

каждого уложили в ложе

с лампой обогревом,

а обычную кровать

убрали.

Жён к мужьям, строго настрого

не пустили больше,

напрасно, Гуськову

мы просили долго.

Каждый больной болезнью лучевой,

как цепью был прикован к ложе,

в палате одиноко мучился от болей,

крепился и стонал,

и как Иисус Христос

на кресте распятый Идолом,

в муках умирал.

Мне лично не понятно:

"Почему врачи людей не понимают?

Почему жену родную

к родному мужу не пускают?

Кто позволил?

Кто посмел?"

Ночью я тайком -

сестрёнка пропустила,

я к Васе быстренько мельком

целую ночь я с мужем

время проводила.

То простынь заменю,

то подушечку поправлю,

часами у ног его сидела...

поверну его и так и сяк,

судно выносила.

Желудки больных

больше не воспринимали пищу,

а так хотелось

родного, дорогого накормить,

хоть немножечко

боль родному облегчить.

Как любила я

муженька родного, ненаглядного?

А мой родной так меня жалел,

наверное, на свою погибель.

Больным с каждым днём

становилось хуже, хуже.

Надежды никакой!..

только я, как человек,

который мужу нужен.

При муже на глазах

я крепилась и держалась.

Отойду от милого, родного

и снова вся в слезах.

Вскоре, радиация, ожоги мужа

стали выходить наружу.

Во рту, щёках появились

сначала маленькие язвочки,

вид принимали странный,

быстро разрастались,

превращаясь в раны.

Пластами отходила слизистая,

цвет тела становился синий,

потом ярко-красный

и, в конце концов,

буро-чёрный, чёрный.

Муж менялся на глазах,

каждый день я встречала

другого человека,

посмотрю тайком на мужа

и вся душа в слезах.

К больным в палаты

стало заходить опасно,

всё радиацией "светилось" -

всё в изотопах...

и мебель, и полы, и штукатурка

на стенах и потолках.

Мне иногда становилось

даже страшно.

Первоначально, надписи

украшали стены.

В туалете написано пером:

"В палате были тараканы,

понюхали рентгена,

убежали мигом".

Нынче, не до шуток стало.

Медсёстры, врачи

от переоблучённых больных

получили допустимую дозу

радиоактивного облучения.

Заходили теперь в палаты,

обслуживали обречённых

только медики-солдаты.

На соседних этажах

выселили всех больных.

Убрали людей нормальных

от людей радиоактивных.

Убрали от радиации подальше.

Жён к больным, кроме меня

не пустили больше.

Я знала, находиться рядом

с обречённым мужем

смертельно и опасно,

но я рвалась к нему

и остановить меня,

мою любовь к родному,

казалось, невозможно.

Меня предупреждали, мне запрещали,

ругали сгоряча,

но к мужу родному, дорогому

пропускали молча.

Жить мне предложили

в общежитии для медработников

на территории при больнице

и дежурная выдала мне ключи

от номера в гостинице.

В номере уютно и светло,

санузел с душем,

телефон, радио и цветы.

Проблема появилась.

Не было в гостинице -

ни кухни, ни плиты.

Вдобавок, забрали всю мою одежду,

пропитанную радиацией

и подаренные мужем туфельки,

купленные в универмаге "Украина"

в давке и нарасхват,

выдали комнатные тапочки

и больничный, свеженький халат.

Как мне дальше жить?

В чём в магазин сходить?

Как мужу и себе и на чём

бульончику сварить?

Было бы желание,

стремление и мечта,

были люди добрые -

помогла любовь, беда.

Как я его любила -

своего родного, ненаглядного?

Как любила?

Словами душу не понять.

Целыми ночами с мужем

время проводила.

Меняла мужу простыни,

подушку поправляла.

Постоянно, держала его ладонь

горячую, как огонь.

Медсёстры отделения

сотни раз

ругали, предупреждали.

Убеждали в коридоре:

"Близко не подходить!"

Самоубийцей называли.

Просили: "Рядом не сиди!"

Потом махнули рукой:

"Хочешь умереть. Иди!"

Гуськова Ангелина

узнала, что я беременная,

вызвала к себе, вскоре

я стояла как школьница

у Ангелины на ковре.

"Что за стыд и что за срам!

Как ты могла?

Ты ребёнка погубила! -

строго отчитала,

потом вежливо сказала. -

Рожать приедешь к нам!"

Муж, моя роднулька, постоянно -

хотел меня чем-то удивить

и даже рассмешить,

мог уйти, как-будто по делам,

собрать букет цветов

и подарить мне лично.

Накануне, ещё в Припяти,

выйдя из дома со мной на улицу,

муж сказал с улыбкой:

"9-го повезу тебя в Москву

покажу столицу".

Показал Москву столицу -

вспоминаю с грустью.

Не всё как обещал,

но выполнил всё с честью.

Сегодня 9-е мая -

день Победы.

Кругом улыбки -

радость и цветы.

Живи и радуйся,

если б не было беды.

Муж попросил меня:

"Открой окно".

Он так хотел

мне показать Москву,

о салюте

он мечтал давно.

Пройдя в одночасье - огонь,

радиацию и воду,

но свою последнюю мечту

воплотил он в жизнь.

Я на постель посадила мужа

у окна 8-го этажа,

а на постели осталась

со спины кусками кожа.

Улыбнулась я родному,

ненаглядному, как младенцу,

муж показал столицу.

Навернулись слёзы...

мне больно и тоскливо,

за судьбу обидно,

салют в двадцать один 00

прогремел красиво.

Любил мой, родной,

на торжества, на праздники

мне дарить цветы

и в тяжкую для него годину