Немой набат. Книга третья

У калитки — вестовой в ухарской, набекрень бескозырке, со скорострельным «Здравжелтов». В просторной гостиной на первом этаже — длинный, под белыми скатертями внахлест обеденный стол персон на двадцать, а за ним вразброс — человек десять. На завтра назначен общий торжественный обед по случаю завершения учений. Но после напряженной трехдневной работы, когда и перекусить не всегда удавалось, несколько высших штабных офицеров по пути с аэродрома Кневичи во Владивосток заскочили сюда, на «19-й километр», зная, что здесь их ждет товарищеский стол.

Только Устоев в общевойсковой форме, остальные — контр-адмиралы, каперанги, кавторанги — во флотской, черной.

— Петр Константинович, садитесь поближе, — пригласил Устоева контр-адмирал Новик, жестом показал место напротив. — Подкрепитесь сперва, потом что-нибудь обсудим.

Слово «что-нибудь» он произнес с выразительной мимикой, потому что такой ужин для серьезных обсуждений не предназначен. Усталые мужчины, не взвинченные «разбором полетов», — слава богу, на учениях ни одного ЧП, что бывает не часто, — взяли тайм-аут, отключившись от служебной повседневности. Устоев не раз бывал на учениях, на испытаниях нового оружия — раньше наблюдателем, теперь инспектором — и хорошо знал неписаный закон неофициальных посиделок, когда отношения идут поверх званий, когда некуда торопиться и можно повспоминать о службе на других флотах, о командирах предыдущих поколений. В его образном мышлении эти неформальные встречи как бы воскрешали знаменитую иллюстрацию к рассказам Тургенева, где охотники у ночного костра делятся «случаями» о личных подвигах. Чье полотно, он не помнил, зато знал, что в военной среде никто никогда не расписывает свои достижения — здесь любят соревноваться по части историй о предшественниках, и чем глубже рассказчик «запускает руку» в прошлое, тем больше к нему почтения. На таких ужинах старшие — и по званию, и по возрасту — передают идущим за ними флотские легенды. Тандем поколений.

Так же у летчиков, у танкистов, у ракетчиков.

Стол был накрыт непритязательно, однако обильно — кок постарался от души. Несколько овощных салатов, мясная и рыбная нарезка, селедочка с картошкой, в вазах яблоки, апельсины, несколько откупоренных бутылок красного, хотя никто не просил налить. Литые подстаканники морского фасона, с рельефными штурвалами по бокам, а другие — с «орденом Победы». Парень в белом фартуке, в поварской шапчонке нашептал на ухо Устоеву три варианта горячего, и он выбрал гуляш с пюре.

— Вы, Петр Константинович, на Русском острове уже побывали? — спросил Новик.

— За неделю до учений прилетел, ваши ребята первым делом меня на Русский и отвезли. Достопримечательность!

— Теперь Русский остров на пике цивилизации, даже грандиозный аквариум соорудили. Знатоки говорят, что забористее, чем в Ницце. Сам-то я на северные берега Средиземного моря не десантировался.

— Раньше, до моста, Русский был непролазной глушью, — подхватил каперанг, сидевший через два пустых стула от Устоева, щуплый, росточком, как говорят, три вершка при двух аршинах, с острыми, сверлящими глазами. — Мы на острове небольшой экипаж держали, но плавали туда неохотно, он гиблым местом считался.

— Это почему же гиблым?

— В прямом смысле. Там в 1963 году жуткая катастрофа случилась. «Груз 200». Двенадцать человек.

— Почти шестьдесят лет назад! Очевидцев, понятно, уже не осталось, — обратился к Новику контр-адмирал Борткевич. — Потому мы с вами, Николай Тимофеевич, о той катастрофе и не слышали.

— Нет, один человек остался, — деликатно возразил каперанг.

— Это кто же? Ему за восемьдесят должно быть, такие не служат.

— Капитан второго ранга в отставке Капитонов. Во флотском музее. На стендах та катастрофа не отражена, но в частном порядке в деталях о ней рассказывает — очевидец! А как музейщик даже документы кое-какие показал.

— Ну-ка, ну-ка, Арсений Петрович, расскажите, — заинтересовался Новик.