Немой набат. Книга третья

— В общем, ты понял, что за Подлевским нужен глаз да глаз. Не зря тебя подсадили под него в Поворотихе. Теперь Соснина снова вводят в игру: попросишь Подлевского вывести тебя на солидные банковские круги.

Димыч от удивления даже рот раскрыл, изготовившись что-то воскликнуть. Но Суховей опередил:

— Чего рот раззявил? Пушку вкатят. Заткнись и слушай. Подлевский обзавелся очень прочными связями в одном из самых крупных банков... Димыч, вцепись в парапет, а то опрокинешься в воду... Именно в том банке, на который ты накропал компромат.

Соснин инстинктивно оперся рукой на гранитный парапет.

— Более того, Димыч, я сейчас изложу инфу, по которой ты поймешь, как глубоко мы влезли в это дело. Я знаю, с кем сведет тебя Подлевский, и дам установку по этой персоне: некий Хитрук, формально помощник председателя правления банка, а конкретнее — того самого банкира, коего ты ославил. Почему формально? Да потому, что для Хитрука банк — это крыша. Он сапог не стоптанный, высоко летает, напрямую работает на Администрацию Президента. Изучает политический андеграунд и, кстати, будет заинтересован в знакомстве с тобой. А ты уж пожалуйста предстань перед ним матерым журналюгой, прекрасно знающим настроения своей среды.

Несколько шагов сделал молча.

— Но главное — это Подлевский. Он знает твою подноготную, ты ему рассказывал о близком знакомстве с Бобом, и он полностью тебе доверяет. Будете в ладах на троих. Нам нужно знать все о замыслах Подлевского в этой сфере. Вопросы есть?

С Суховеем такое уже случалось: импровизируя, он неожиданно для самого себя выходил на интересные, причем вполне реальные варианты. И поскольку дело перетекало в практическую плоскость, счел нужным предупредить:

— Но есть одна тонкость, нет, пожалуй, две тонкости. Банкир жаждет мести и роет землю в поисках авторов компромата. А мщение, как известно, паче веселия. В этом смысле сближение с Хитруком, как ни странно, играет тебе на руку, будешь «помогать» — в кавычках, — искать виновных. Серьезной угрозы, на мой взгляд, на этом направлении не просматривается, люди, работающие с наличкой, держат язык за зубами. Ни гу-гу! Важнее другое: ты не знаешь Суховея и никогда не слышал этой фамилии. Ни под каким видом! Не буду вдаваться в детали, но обязан предупредить. Избави Бог в разговоре на любую тему случайно проколоться: Хитруку сразу станет ясно, что именно ты автор компромата. Недоумков там нет, народ мнительный и мстительный. Кто миллионами ворочает, они не прощают. — Артистическим жестом провел рукой по шее. — Помнишь «Кавказскую пленницу»?

Соснин молчал. Он был ошарашен.

— И последнее. Я намеревался встретиться с тобой через неделю, нам надо кое-что уточнить. Поэтому на Подлевского выходи дней через десять, не раньше.

На прощание с философской задумчивостью по-приятельски посетовал:

— Видишь, Димыч, как странно в жизни получается? Наше с тобой левое дельце вдруг вывернуло на самую что ни на есть магистральную линию. Игра пойдет сложная, я на связи днем и ночью. Но лучше общаться вот так, очно, как говорят теперь, офлайн. Чуть что — аллюром «три креста» ко мне.

Соснин не выходил из дома двое суток. Двое суток не включал ни телевизор, ни компьютер. Ему было о чем подумать.

Болотная и Майдан стали острыми эпизодами его жизни, однако позволяли без ущерба для будущего в любой момент выйти из игры, что в конечном итоге и происходило. Но теперь ему предстояло лезть в пасть к дьяволу, откуда назад ходу нет, а там, в хитросплетениях незнакомых «материй», при малейшем промахе пасть может превратиться в пропасть, куда немудрено упасть и где легко пропасть. «Они не прощают», — звучали в ушах слова Суховея.

Стремясь по-журналистски войти в сферу банковских интересов, Дмитрий думал только о хорошо оплаченных заказах, о возможностях присосаться к большим деньгам. Но оказалось, его внедряют в сложную, тонкую разведигру, суть которой ему неизвестна. Его снова «подсаживают под Подлевского», как сказал Валентин, напомнив о Поворотихе. И все бы ничего, если бы... Тот же банк, который он разнес в СМИ! А они жаждут найти автора компромата...

Конечно, он мог бы отстраниться от слишком рискованного жизненного кульбита. Но отказ означал разрыв с Винтропом, с Суховеем... Уходя от Боба, как бы не остаться на бобах. Эпизодический статейный гонорар угрожал нищетой.

Беспросветно.

Да, ему было о чем подумать.