Немой набат. Книга третья

— Как у нас в деревне говорят, все кузни обошла да не кована вернулась... Но это шутка. Конечно, нашла искомое. Кстати, Дмитрий, хочу сразу предупредить. Не знаю, понравится вам или нет, но я из категории бессребрениц. — Выждала, дала ему время недоумевать и гадать, потом разъяснила: — Я не отношусь к поклонницам Серебренникова и его театральных новшеств. А Николай Аристархович... Мы познакомились случайно, он — давний фанат Вахтанговского театра, говорит о нем «мой театр», знает его легенды, знаком чуть ли не со всеми артистами, и его пропускают на спектакли за так, без билета. Он и договорился, чтобы нам разрешили присутствовать на репетиции. Мне кажется, это очень интересно: увидеть театр изнутри.

Весь старый Арбат, до дверей Вахтанговского, Полина посвящала Соснина в тонкости своего возвышенного увлечения, просвещала его по части, как она говорила, театральных «всенепременностей» и «возвышающих обманов». А он, подавленный широтой ее познаний, понимая, что выглядит в ее глазах полным профаном, лишь кивал, поддакивал и фальшиво изображал изумление. Но в какой-то момент, когда она мимоходом упомянула о шоу-бизе на Бродвее, успел вставить, что три года отучился в Штатах. Увы, Полина не откликнулась удивленным возгласом, на что он рассчитывал, американский бэкграунд Дмитрия не произвел на нее впечатления.

Соблюдая строгие правила социального дистанцирования, в масках, которые теперь у каждого с собой, они с интересом наблюдали за репетицией, а на выходе из театра вновь увидели Николая Аристарховича, который, судя по всему, ожидал их.

Обсуждая спектакль, втроем двинулись в сторону Нового Арбата и там, у первой же кафе-веранды Полина предложила:

— А не посидеть ли нам здесь за чашечкой кофе? С пирожными.

— Мне только черный чай, — деликатно сказал Николай Аристархович, когда подошел официант.

— С какой выпечкой?

— Ни в коем случае! — Пояснил Полине и Дмитрию: — Живу напротив, на другой стороне Нового Арбата. Молчановка. Дома меня ждет пир: еще стакан чая — с медом и тремя половинками грецкого ореха. Это мой вечерний рацион с тех пор, как безвременно ушла Виолетта, царство ей небесное. — Перекрестился. — Уже десять лет.

Разговор сам собой свернул на Вахтанговский театр, о котором, воскуривая фимиам, Николай Аристархович мог говорить бесконечно, и Полина спросила, как зародился его жгучий интерес.

Одинокому старику, видимо, было приятно общаться с чуткими слушателями. Но он не торопился с ответом, думая о чем-то своем. Наконец начал:

— Знаете, молодые люди, жизнь простого человека — а я из простых, в том смысле, каким был рядовой советский инженер, полным домом никогда не жил, а сейчас и вовсе задет бедностью — становится чарующей, если страстно увлечься... Ну, в самом общем виде назовем эту страсть коллекционированием. Неважно чего — пусть спичечных этикеток. Кстати, интересное занятие, позволяет понять символы эпохи. — Вдруг назидательно поднял указательный палец. — Страсть коллекционирования продлевает жизнь! Это научно доказанный и литературой освященный факт. — Ложечкой попробовал горячий чай. — А можно жить страстью познания любимого театра, так живу я. По десять раз смотрю каждую постановку, и всегда актеры играют по-разному. Браво-брависсимо! Это вам не кино с попкорном и на веки вечные застывшими кадрами. А уж что до внутренней жизни театра... Звезды сцены — люди яркие, окружают их тоже сплошь незаурядности. Быть очевидцем этого пиршества духа — почетно и самоуважительно. Само лицезрение этих личностей упоительно.

Морщинистое лицо Николая Аристарховича слегка разгладилось в улыбке, но в следующий момент он озаботился: