Немой набат

— Вы меня не поняли. Вы могли бы играть роль связного между нашими бизнесменами и русской реальностью, которую прекрасно знаете.

Аркадий даже подскочил на мягком стуле — его наконец осенило! Он был безмерно благодарен Бобу за подсказку, в мозгу уже роились варианты будущих авантюр. Но Винтроп осадил прилив эмоций:

— Вопрос в другом: где вам лучше жить? В Америке или все же в России? Может быть, на два дома? — хитро глянул Боб. — Но завязать связи с нашими бизнесменами я помогу. Кстати, ни разу не был у вас в гостях. У вас приличная квартира?

— В принципе неплохая, однако не люкс. Район центральный, но дом неважнецкий.

— Это не есть хорошо, — кисло поморщился Винтроп. — Давайте поступим так. Не будем форсировать события. Я наведу справки и мосты в Вашингтоне, в Нью-Йорке. А вы тем временем подумайте о хорошей собственности здесь, в Москве. Поверьте, это имеет значение.

Винтропу было глубоко наплевать на мышиную возню Подлевского. Он даже не вдумывался в суть дела, а импровизировал, как говорят в России, «лепил горбатого», делал вид, будто принял просьбу близко к сердцу. Но он, конечно, не мог предположить, какие роковые события разыграются после его мимоходного, равнодушного замечания о поисках Подлевским приличной квартиры как прелюдии к российско-американскому бизнесу.

10

В комитете по промышленности Виктору Донцову оформили постоянный пропуск в Госдуму — нарекли внештатным помощником депутата, — и он стал захаживать в здание на Охотном ряду. В первый-то раз его распирало от гордости — шел в «храм парламентаризма». В историческое здание, где работали Каганович, Байбаков — фамилии, хранившие память о великом, хотя и вытоптанном прошлом.

Но когда визиты сюда стали рутиной, когда Донцов сошелся с аппаратом Комитета — главной здешней тягловой силой, — ореол померк, Дума оказалась заурядной бюрократической машиной.

Виктор суетился по делу — пробивал закон о станкостроении. Сперва обзавелся радетелями, убедил нескольких депутатов поручить ему, знатоку отрасли, подготовку эскиза законопроекта. Его долго мусолили по кабинетам, привлекали экспертов, которых аппаратчики за глаза величали «экспердами». Вариант Донцова в Комитете лег на душу, но, во-первых, надо шлифовать его по части парламентской стилистики, а во-вторых, регламент требовал побочных мнений, потому приглашали спецов со стороны. С некоторыми Донцов зафрендился по Инету, они подсобили с формулировками. Двое других — один с модной стрижкой «кроп» и прямой челкой до середины лба, другой бородач, словно вчера из барбер-шопа, — оказались псевдоэкспертами, с апломбом переливая из пустого в порожнее, неуклюже скрывая свою мыслебоязнь.

Наконец формальности соблюли, было сказано «Годнота!», то бишь подходит, и законопроект сочли готовым для обсуждения на Комитете, чтобы отослать на утверждение в правительство.

И тут началось!

Как шутили думские аппаратчики — с учетом тогдашнего общественного скандала, — «матильдомер зашкаливал».

Виктор не подозревал о такой изысканной бюрократической волоките. Из правительства шли поправки, заставлявшие вспомнить Гоголя: «Дурь почище сна!» Они придавали законопроекту двусмысленность, оснащали его недомолвками, извращали изначальные смыслы. В аппарате комитета под лозунгом «Паровоз им навстречу!» пыхтели над новыми формулировками, чтобы обойти креативщиков с Красной Пресни, и звали на подмогу Донцова.

Виктор поначалу не схватывал сути этой странной игры: почему, зачем ясные строки законопроекта пытаются затуманить, размыть, выхолостить, сведя их к аморфной пропагандистской риторике? Но Петр Демидович Простов, старейший комитетский аппаратчик, доброжелательный к стараниям Донцова, пояснил:

— Эх, Власыч! Не ухватываешь чиновного маневра. У Белого дома одна задача: их умопомрачительства заранее невыполнимый закон рисуют! А наша задача с полными карманами уважухи учесть пригоршню их букв и запятых — без этого никак! даже обсуждать не дадут! — но так извернуться, чтобы уклончивые помехи нейтрализовать, чтоб не оставить щелей для коррупции. Лескова почитай, на Пресне у нас теперь «кувырк-коллегия».

Простов, говоривший с легким захрипом, отчего его голос был узнаваем, издавна работал в Комитете и считался чуть ли не старейшим аппаратчиком в Думе. По возрасту его могли давно спровадить на пенсию, но кто-то побуждал кадровиков продлевать контракт. Петр Демидович некогда был инструктором ЦК КПСС, и его, возможно, берегли как реликвию. Простов как-то сказал Донцову:

— В Думе, в Кремле начальство с виду одинаковое, а душу поскреби — у всех разная. Наверное, кто-то считает, что надо сохранять аппаратную преемственность. Я же чувствую, меня неспроста держат, с ведома. Хотя на верхах не кручусь, никого не знаю. От оно как...