Ненависть любви

— Спичку! — потребовал я.

Зажгли свечу. Я поднял указующий перст…

— Драгоценности здесь.

Комиссар взял птицу.

— Слишком легкая. — Он с сомнением покачал головой. — Солома и перо.

Прежде чем я успел отреагировать, точный удар кулака пробил птице грудь. Комиссар оказался прав.

Со свойственной мне беспристрастностью я и дальше буду отмечать как свои победы, так и поражения. Дабы никто не усомнился, что я честный и добросовестный хроникер.

Ошибка — если это можно назвать ошибкой — не обескуражила меня. Ее не совершил бы, например, какой-нибудь невежда. Я — образованный, начитанный человек, и, как часто случается с людьми этой породы, я спутал действительность с литературой. Если в книге написано о чучеле птицы и об исчезновении драгоценностей, то какой же еще тайник может придумать автор, если не хочет навлечь на себя насмешки?

XXX

Не думаю, что моя неудача могла считаться провалом. Я не испытывал ни досады, ни стыда, ни злости. Единственное, что я чувствовал, — настоятельную необходимость соскрести с себя ил, погрузиться в горячую воду и подкрепиться салатами и фруктами, лежа под шерстяным одеялом, на чистых простынях и подушках, набитых конским волосом.

И я хитроумно предложил:

— Сеньоры, пойдемте-ка в столовую.

После этого завуалированного приглашения я повел их во владения Андреа. Моей заветной целью было распорядиться, чтобы кузина приготовила ужин.

Когда мои товарищи расселись вокруг небольшого стола, Аубри окинул нас мрачным взглядом и сказал:

— Я рад, что все мы вновь объединились за рюмочкой вермута.

Со своей стороны, я проявил преступную слабость: сел. Мне показалось, что после этой фразы было уже неприлично взять и уйти. (Я говорил себе: «Встану через несколько минут».) Тотчас появилась машинистка с бутылками и рюмками, и Маннинг заговорил.

Есть люди, совершенно безразличные к тому, что чувствуют другие. Маннинг был из их числа. Я раздраженно слушал, как он разглагольствовал, что знает правду о смерти Мэри.

Однако вынужден признать, что свое объяснение он, против ожиданий, не начал с намеков более или менее сатирического характера в адрес товарища по оружию, которого литературная фантазия увела не туда… Что это: воспитанность или осторожность?

— Я уже говорил этим сеньорам, — начал Маннинг, указывая на комиссара и Монтеса, — что ходил в отель «Нуэво Остенде» искать книгу. Вот она.

Он достал из кармана книжечку в той самой арлекинской обложке, украшенной треугольниками. Молчаливо и недоуменно мы передавали ее друг другу. Помнится, автор был англичанин, Филлпоттс[24].

— Прочтите на двадцатой странице отмеченный абзац, — наконец произнес Маннинг.

Комиссар водрузил на нос очки в черепаховой оправе и, водя по строчкам пальцем, более проворным, чем его глаза, громко и задумчиво прочитал нам предсмертное письмо Мэри, ее незавершенное последнее прости. Но это послание было гораздо длиннее, с подробностями, которые не могли иметь никакого отношения ни к Мэри, ни к Атвеллу, ни к Эмилии. Оно заканчивалось на двадцать первой странице словами «твой благодарный друг» и было подписано именем «Бен».

— Что это значит? — спросил Аубри.

— Это значит, — пояснил Маннинг, — что инспектор Атвелл унес к себе домой один из романов, переведенных сеньоритой Мэри.

Некоторое время он хранил молчание, словно выжидая, пока до нас окончательно дойдет смысл его слов.