Ненормат

Время лечиться от долгой болезни —
путаной, жаркой, слепой лихорадки.
Время опять становиться полезным —
чётким, спокойным, логичным и кратким.

Время разбрасывать камни, которых

вдруг за душой накопилось немало.
Выбросить взрывом тоску мониторов —
лишь бы другому во вред не упало.

Хватит, вставай, брат, – был вынужден симками

горькое черпать чужое снадобье.
Грезил виденьями, памятью, снимками,
грезил – и всё это были подобья.

Нет ничего, что должно задержаться

там, в миокарде, истрёпанном болью.
Чтобы нейронов потом папарацци
в мозг не тащили картины юдоли.

Кончилось всё, пусть и не начиналось.

Кончились спазмы, страданья и стрессы.
Если же вирусы где-то остались, —
веником в бане изгнать, словно бесов.

Завтра ты станешь разумным и твёрдым.

Гордым. (Ах, боже ты мой, снова гордым!)
Печень забудет о прошлых невзгодах.
Кости не будет ломить к непогоде.

Что до причины болезни – ну что же,

пусть у неё всё срастётся как нужно,
пусть подойдёт неслучайный прохожий,
пусть без проблем завершится окружность…

Всё, решено. Завтра встану здоровым,

выйду в реал – и увидимся, братцы,
там, где легко, где не держат оковы…
Только бы час до утра продержаться.

Маша и лифтик

Тра-та-та, тра-та-та,
вышла Маша из лифта.
Лифт уехал далеко,
Маша дышит глубоко.
Из груди рыдания:
«Лифтик, до свидания!
Ты летишь сейчас туда,
где не ходят поезда,
не летят ракеты,
милый, милый, где ты?
Возвращайся, буду ждать
даже через месяц,
пусть лифтёры на меня
всех собак повесят —
всё равно я буду здесь
тихо жать на кнопку,
буду пить здесь, буду есть,
буду морщить жопку
на ступенях ледяных,
лишь бы ты вернулся,
избежал врагов лихих,
к небу прикоснулся.
Я ль тебе не хороша?
Лифтик, тут всё наше…»
Сигареты, что смешат,
подвернулись Маше!

Мушкетёрское

И на обломках самовластья
напишут наши имена.
Страна, причудами полна,
исторгнет вздох глубокий счастья
и скажет: «Грёбаный компот,
какие правильные люди
вертели власть в протестном блюде,
и автократии оплот
издох благодаря фейсбуку.
Держи, товарищ, нашу руку,
бери нас, ватных, на поруку
и смело двинемся вперёд.
Туда, где рынок и свобода
нас встретит радостно у входа,
который раньше выход был».
Так мнилось мне, револьсьёнеру,
в душе почти что Робеспьеру,
пока я водку с пивом пил.
Но зелье кончилось нежданно
и морок спал с прикрытых глаз.
Я вновь обычный пидорас
с тупой усмешкой Д'Артаньяна…
Как странно, милая, как странно.
В последний раз, в последний раз.

Якорь