(ненужное зачеркнуть)

- Он может больше… - произнесла она в конце концов. – Больше… пользоваться жизнью.

- А почему так? – спросила мать. – Почему так сложилось, Веронюся?

- А я знаю? – лишь бы мать отцепилась, бросила Вероника. – Видно, такой уже уродился…

Мать отложила желтую губку. Газовая колонка отбрасывала тень на ее тело, плещущееся в воде словно рождественский карп.

- Нет, ты не поняла, - медленно произнесла мать. – Я спрашиваю: почему? Почему ты так считаешь?

- Ну… - Веронике сделалось стыдно. – Ну, у него имеются деньги!...

Мать подавила смех.

- Тааак, - признала она. – И что? – неожиданно спросила она. – Этого достаточно? Иметь деньги?

Сейчас она выглядела так, словно хотела бы утонуть в этой мелкой ванне; погрузиться под воду, в холодную, горькую тишину.

- Да, - тихо сказала Вероника. – Да. Этого достаточно. Ведь если бы ты взяла те деньги от папы, если бы попросила его… Ничего бы ведь не случилось.

Мать долго размышляла, оперев локти на холодных краях ванны.

- Нет, - ответила она наконец. – Видишь ли, возможно, оно и так, что мы живем беднее, да, - со стыдом в голосе признала она. – Ну да, так оно наверняка и есть. Возможно, правда и то, что для твоего… папы, - прошептала она, - подкинуть сколько там злотых не было бы проблемой, это так. Но, - тут мать закашлялась. – Как ты вообще можешь думать о чем-то таком? – Ее глаза наполнились слезами. Вероника наклонилась, чтобы ее обнять. – Нет, не прикасайся ко мне. Ты считаешь, будто бы так должно быть? Будто бы я сама обязана… И, и что? Нет, - заявила она, глотая слезы. – Иногда я даже размышляю над тем чтобы брать меньше заказов. Чтобы ты получше узнала, что такое бедствовать!... – Тут Веронике сделалось нехорошо. – Ведь ты здесь не только для того, чтобы брать! Ну не сру я деньгами, - взвизгнула она. – Я всего лишь вылизываю сральники!

Больше к этому разговору они не возвращались. Через несколько вечеров Вероника увидела, как мать сидит и что-то тщательно записывает на листке бумаги. По шумящему телевизору передавали BigBrother. Через несколько секунд он отключился, чтобы тут же вновь зашуметь; все это продолжалось несколько секунд.

- Ты что делаешь? – спросила Вероника.

Мать подняла голову.

- Считаю, - пояснила она. – Считаю, сколько денег останется у нас после всех выплат, после трат на еду. Вообще-то, я уже закончила. Держи, - вручила она листок Веронике. – Я посчитала, а ты подумай, что с этим можно сделать.

Листок, вырванный из школьной тетрадки; внизу, в синем кружке: триста пятьдесят.

- Немного, правда? – шепнула мать. – А будет еще меньше. Да, да, будет еще меньше. – Видя мину Вероники, она прибавила: - Я подвела тебя, правда? Подвела уже тем, что родила тебя? Лучше было бы и не жить, так?

Вероника не отвечала.

- Если хочешь чего-нибудь другого, - продолжила мать через какое-то время, - сама поговори с отцом.

Телевизор снова захрипел, а потом резко погас.

Вероника не собиралась этого сделать. Ей было всего лишь шестнадцать лет: девочек в этом возрасте занимает начало сексуальной жизни, модное тряпье, поиски развлечений; только ее лично все эти вещи никак не занимали, но она знала, что если заставит себя, то начнет.

Только через несколько дней после того разговора она придумала, как убедить мать, чтобы та связалась с папочкой. По четвергам мать убирала в одной богатой квартире на Урсинове. Ее владельцы, супружество пятидесятилетних уважаемых людей с сынулей Виктором, довольно часто были к ней довольно суровыми: иногда по десятку раз они требовали перемывать пол в санузле. "Просто мы считаем, - пояснил как-то пан Яцек, хозяин дома, вручая матери банкноту в пятьдесят злотых, "что обслугу следует держать на коротком поводке". Всю дорогу до Бемово мать плакала, пассажиры автобуса глядели на нее неодобрительно. "Неужто я такая?" – спрашивала мать. "Прислуга? Пани Половая тряпка? Вот такая?".

Во время каникул Вероника сопровождала мать в поездках по местам, которые следовало убирать – какое-никакое, но развлечение, пока ровесники из богатых домов облапывают друг друга в заграничных детских лагерях – так что она знала, где хозяева квартиры держат запас наличности. Когда в один из четвергов пан Яцек с супругой надзирали за чисткой кастрюль, Вероника незаметно свистнула из комода в салоне несколько банкнот и сунула матери в куртку.

И все пошло в соответствии с планом. Через два часа пахоты потная мать протянула руку за милостыней. Пан Яцек был крайне изумлен, увидав средства, оставшиеся в комоде, а пани Эля тут же засвидетельствовала, что вчера вечером положила туда больше тысячи злотых.

- Нету… нету… нету… - бормотал пан Яцек, крутясь по салону. – Нету.. нету… Ага! – поглядел он на мать. – Возможно, сейчас мы кое-чего узнаем, правда?

Мать с трудом держалась на ногах, обессиленная, она с охотой попросила бы стакан воды.

- Не понимаю, - шепнула она, - что вы имеете в виду.

- Пани не понимает? – Пан Яцек с издевкой усмехнулся. – Так сейчас поймете. Пани знает, кто перед ней стоит? А покажите-ка свои карманы.

Мать стояла, опершись о диван, Вероника сидела, весело болтая ногами.