(ненужное зачеркнуть)

- А теперь пошли в мой гардероб! – скомандовала Наталья. – Мы тебя подкрасим, и вы увидите, какая наша Вероника на самом деле!. – Она подтолкнула Веронику. Та старалась переступать с каблука на каблук. Не удалось, девчонка полетела лицом прямо в пол. Она услышала какие-то крики, призывы. У нее кружилась голова, выпитая водка булькала в желудке, и через пару секунд она вырвала его содержимое в виде длинного коричнево-рыжего хвоста блевотины. Нет ли там остатков обеденных голубцов? А может, удастся убедить всех, что это самые лучшие во всей Варшаве суши, что это маффины из CoffeeHeaven? Там она была с мамой. Они сидели вдвоем, как подруги!

Аплодисменты смолкли.

- Блин, и это должна была быть благодарность?! – воскликнул кто-то.

Тишина. Вероника начала тихонечко отползать в сторону дверей; ей хотелось как можно скорее удрать отсюда, а если и вернуться, то когда-нибудь, никем не узнанной.

- Останься! – крикнула Наталья. – Наши родители сбросились на это платье для тебя!

А Вероника уже сбегала по лестнице; левый каблук сломался очень быстро. На какой-то из площадок девушка упала, втиснулась в пыльный уголок; ей совершенно не хотелось выглядеть красивее других. За окошком лестницы центр крупного города сиял ярким светом, манил жизнью: такой, что протекает в каком-то ином месте.

- Вероника! – испробовала последнюю попытку Наталья; ее голос терялся в улитке лестницы. – Честное слово, не надо брать в голову!

- Спасибо тебе! – медленно произнесла Вероника. Голос Натальи затихал. Вероника еще успела услышать, что ей и вправду не нужно будет убирать; на утро они уже заказали ту уборщицу, что разбросала объявления по школе; то есть – ее маму. Она придет утром.

- Ты проверяла меня! – прошипела Вероника, подталкивая отступающую от нее на согнутых ногах мать. – Так что думай теперь. Проверяла, значит? Посчитала, что мне нельзя доверять?

- Дорогая… - тихо прошептала мать. Ягодицами она начала отираться о стиральную машину; случайно нажала на кнопку POWER, и через несколько секунд санузел заполнил звук забора воды; литр, второй; а все по ошибке. – Веронюся…

- Или ты хотела, чтобы все надо мной там, на работе, посмеялись? Чтобы я не могла зарабатывать на себя?

Мать с трудом захватывала воздух. Может она сейчас извинится передо мной, подумала Вероника. Может все закончится и хорошо, а мы пойдем и пообедаем?

- Это ведь я дала тебе все! – крикнула мать.

Она разнылась. А может и удастся, подумала Вероника: возможно, я еще подою эту ноющую корову. Ведь у нее когда-то была аллергия на ее молоко?

- Ну что, дошло уже до тебя? Что мне было бы лучше без тебя?

Произнеся эти жестокие слова, Вероника нежно приблизилась к матери и стала гладить ей лицо.

- Неееет… - простонала та. – Неее-ееет…

- Ну все, мамочка… - кончиком пальца она погладила мать по покрасневшей щеке… - Ну все, мамочка…

- Неееет, - перебила ее мать. – Было бы… тебе было бы лучше без меня? Без меня, так? Но ведь… ведь у тебя нет той работы, зарплаты… ведь нету, - шептала мать.

- Мама, - проурчала Вероника. – Все уже хорошо. Ужин приготовишь?...

- А я как раз хотела тебе сообщить… поделиться с тобой… сказать тебе… - бормотала мать. – Я в больнице была… И вовсе не от нечего делать… Совсем не просто так…

Если говорить про место на кладбище, прибавила мать потом, Веронике нечего беспокоиться. "Я ужасно извиняюсь… но тут эти средства нужно было внести…". Ели они молча: бутерброды со свиной ветчиной и половинкой помидора. "Возьми, тебе нужно расти". После продажи той квартиры осталось тридцать тысяч злотых; похоже, мать поставила на инвестицию в недвижимость. Пользование в течение ста лет; Вероника была поражена тем, что это, несмотря ни на что, так дешево. Имеются резиденции, виллы, апартаменты, контейнеры, социальные жилища; а есть и могилы. Как оказалось, мать целый век сможет полежать за небольшие деньги; словно бы у нее имелся собственный кусочек планеты, к которому, непонятно почему, никто побогаче, не может иметь доступа.

11

Среди жалоб на возможности, предлагаемые подглядывающим сервисом Фабула, чаще всего появляется претензия относительно того, что камеры неподвижны. Любая из львиного количества сцен брала начало в одной, стоящей напротив линзы точке, но потом продолжалась в передачах из других помещений, других интерьеров. Хотя еще мгновение назад перед камерой разыгрывалась неплохая такая драмочка, настоящий геологический переворот, и во – неподвижный объектив регистрировал брошенные интерьеры: разворошенные диваны, развеваемые ветерком занавески, полы, которые только что отражали чьи-то неуверенные шаги. Все счастье в том, что подглядывающие очень быстро пришли к выводу, что то, как выглядит кульминация какой угодно истории по сути своей не важно: ибо она точно так же могла выглядеть совершенно иначе.