(ненужное зачеркнуть)

- Превосходно! – Ксендз Томек выпрямился. – Превосходно! – повторил он. – Мне очень нравится, что вы обращаетесь ко мне на "вы", а не "пан ксендз". Тут хорошо то, - подчеркнул он, что вы не забываете, что я здесь только работаю, ну а с вами разговариваю… совершенно частным порядком, ведь правда?

- Да, естественно, - быстро подтвердил Виктор.

- Это весьма существенно, - акцентировал ксендз Томек. – То есть, я, конечно же, вспоминаю ту пан, ну да… - Виктор услышал в его голосе странный яд. – Прекрасно ее вспоминаю. И недавно она меня, знаете ли, тоже посетила. Несколько месяцев назад или даже недель… - покачал он головой. – И вот тогда, знаете ли, я вспомнил, - снизил он голос.

- Что вы вспомнили? – подогнал его Виктор.

Ксендз Томек соскочил со стола и начал нервно кружить по ризнице; Виктор со стула не поднимался. В конце концов, ксендз Томек вынул из кармана сотовый телефон, самсунг, и нервно выключил его; а потом, протянув руку к висящему на крючке пиджаку, извлек оттуда другой телефон, на сей раз – нокию; через несколько секунд раздался звук запускаемого устройства. Виктор с удивлением прослеживал эту странную церемонию. Ксендз Томек пробормотал: "Прошу прощения", затем начал расстегивать сутану; скинув ее, он набросил на плечи серый пиджак и, тяжело дыша, снова уселся на столе.

- Прошу прощения, - повторил он. – В общем, вы имеете в виду Веронику. Ну что же… - он вздохнул и вновь ненадолго замолчал. – Вы же были на этой вот мессе, только что, правда? - неожиданно спросил он. – Я вас видел. Небанальный вид, я так бы это определил. Давно уже никто не приходит на мессу в три часа дня; и, знаете, мне кажется, это уже вошло в привычку. На мессе в три дня никогда никого нет. Но я, тем не менее, эту мессу провожу. Мне это доставляет много радости! - возбудилс он. – Моя работа дает мне удовлетворение! То есть, как вы сами видите, я ограничиваюсь только лишь проповедью.

Виктор кивнул.

- Поначалу, - продолжал ксендз Томек, - когда верующие перестали приходить на эту мессу… Верующие! А знаете ли, ведь это было не так уже и давно. Еще десять, ну ладно, двенадцать лет назад на мессе в три часа дня было дочерта людей, честное слово.

Какое-то время он молчал, играясь полами пиджака.

- Здесь я начал работать во второй половине девяностых годов, - рассказывал он. – То было… забавное было время, так я вам скажу. Сам я как раз закончил философию в Варшавском Университете. Магистерская работа: "Католическая этика и дух либерализма"; я хотел… Мне хотелось сказать нечто важное. – Кончиком пальца он собрал с письменного стола клубок пыли. – Вот только мне не было на что жить; я сидел без гроша в кармане. Не было у меня ни на еду, ни на книги. Знаете, я даже мыл сортиры в ресторациях у Магды Гесслер[33], как Сераковский. Ну и…

- Ну и?… - подбодрил священника Виктор.

- Ну что же, как бы это вам сказать, - ксендз очертил рукой круг. – Честно говоря, сейчас я даже не должен ни от чего не отказываться. Мне так кажется… что то было одно из самых лучших решений в моей жизни. Да, именно так. Одно из самых лучших решений. Вы же понимаете, - оправдывался он. – Тут у меня есть и что покушать, и где жить. Мне очень тепло. Так что, должен вам сказать, то было по-настоящему хорошее решение. Даже если не веришь, - он сглотнул слюну, - в Бога. Тем более, - тут он хитро усмехнулся, - если в Бога не веришь.

- Но, - попробовал вернуться к теме Виктор, - если речь идет о Веронике…

- Сейчас я до этого дойду, - успокоил его ксендз Томек. – Выслушайте меня, пожалуйста! Это моя жизнь, моя биография! Да знает ли пан, кто перед ним?! – выкрикнул он. – Когда я начал здесь работать… честное слово, должен вам сказать, на все мессы в течение дня: в шесть утра, в три часа и семь вечера, ну да… приходило много людей. И закончилось это… лет одиннадцать назад? Сначала отпала месса в шесть утра, - злорадно скривился он. – Но тут все понятно. Ведь каждому хочется выспаться. Боженька может и подождать. Поначалу-то я ее проводил, понимаете, срывался с постели в пять утра, курва!... – Он покачал головой с явным неодобрением. – Сейчас же мы просто открываем дверь костела позднее. Даже если бы кто-то и захотел прийти на ту мессу, то он не сможет. Но, - тихонько прибавил он, - к счастью, никто и не желает. К счастью.

Ксендз задумался.

- Если же говорить про мессу в три часа дня, - продолжил он через минутку, - то люди перестали приходить уже позднее. И уже довольно давно, скажу вам откровенно, я считал ее… ну, скажем… словно тренинг перед вечерней. Coaching. Ну, словно репетицию? Что вы скажете? Я старался, - заверил он Виктора. – Я модулировал голос, работал над жестикуляцией. В каждой проповеди я пытался сказать важное. Что-нибудь о значительных, великих делах, - произнес он насмешливо.

Виктор с нетерпением проглотил слюну.