(ненужное зачеркнуть)

Прежде чем разболтанный автобус добрался на Таргувек, пан Эдек звонил не менее десятка раз. Поначалу Виктор игнорировал эти звонки, делая вид, что их не слышит; после чего вообще вытащил телефон из кармана и выключил его.

Неподалеку от Центрального вокзала автобус застрял в дорожной пробке; серез приоткрытое окошко внутрь ворвался смрад выхлопных газов, громкое гудение клаксонов. Заблокированные на перекрестке Иерусалимских Аллей и улицы Эмилии Плятер автомобили бешено трубили друг на друга, несколько водителей даже вышло из своих машин. Все были злые и потные, и плохо одетые; все куда-то спешили. Только правая полоса оставалась свободной; но когда один из автомобилей попытался проехать по ней, полиция тут же направила его вовнутрь пробки. Через мгновение по свободной полосе промчался темно-синий "порше каррера", на вид двадцатилетний шофер которого разбрасывал банкноты по сотне злотых. Орущие друг на друга водители на мгновение застыли, после чего тут же начали толкаться и приседать, чтобы из парящей в воздухе и валяющейся на дороге фортуны урвать чего-нибудь и для себя.

Автобус въехал на мост Понятовского. Висла совершенно иссохла: поглядывая из окна Виктор увидел только громадные пятна песка, обмываемого загогулинами серо-зеленой тины. На Праге автобус повернул и помчал вдоль ряда электромагнитных станций. Отдельные жилые дома вырастали из куч сухой травы; в некоторых из них звали на помощь черно-смолистые дыры сожженных квартир. Выходя на перекрестке Радзиминьской с Троцкой, Виктор заметил, что пан Эдек оставил ему сообщение в голосовой почте.

Июльский полдень на скопище блочных домов Таргувка был вонючим и душным; сделав глубокий вдох, Виктор почувствовал запах жаренных с лучком цыплят, разваренной брюссельской капусты, вишневого компотика. Солнце жарило все сильнее. На одном балконе несколько полуголых мужиков лениво разгребало уголь для гриля.

Номер Виолетты Мордазевич был недоступен. Зато доступна была голосовая почта, соединение с которой Виктор установил совершенно машинально, а потом уже никак не мог отключиться.

- Виктор, - сообщал в записи пан Эдек. – Слушай: тут у меня как раз был представитель кредитной кассы, но совершенно по другому, чем обычно, делу. Слушай, ты что, брал у них кредит? Потому что, - продолжал весело пан Эдек, - они были как раз из-за этого, так они хотят, чтобы ты сам у себя взыскал задолженность. Так как, взыщешь?

Когда заказанное из-под COCOFLI такси остановилось перед жилым домом на Таргувке, было уже начало второго ночи; Вероника почувствовала, что трусики у нее делаются влажными. Мужчина представился как Эдек (но попросил, чтобы она называла его Кабаном[58]); он сунул таксисту сто злотых и упрямо ожидал, когда ему дадут сдачу. Машина не уехала.

Вероника спешно открыла дверь каморки; мужчина все спотыкался и спотыкался. Ежесекундно он жадно пялился на нее, прикасался к ее шее и щекам, лизал ее; подумав, Вероник подняла склоненную головку, давая ему доступ к своему декольте. Так вот оно как все это делается, подумала она, чувствуя, как его ладони прокрадываются между ее большими грудями, как тормошат ее; так вот оно как это делают взрослые. Нужно ли мне уже начать тяжело дышать? – задумалась Вероника. Ну ладно: ох, ох.

- А может… - шепнула она; мужчина не отреагировал, - может, зайдем? Я внизу живу…

Она специально потратила весь этот снежный январский день на уборку квартиры, на том, что выбросила мусор, картонные пакеты из-под молока и сока; заплесневевшие творожки…

- Я тут живу… - прошептала она. – Тут… зайдем… - Жадные ладони мужчины обнаружили дельту ее ног. – Ну, прошу тебя, пошли… Кто-нибудь может увидеть…

Разве ей не нужно было, чтобы кто-нибудь увидел, чтобы ей завидовали?

Он прижал ее к радиатору. До недавнего времени голый, серый, несколько недель назад он был выкрашен толстым слоем темно-зеленой краски, и Вероника чувствовала небольшие утолщения засохшей эмали. Мужчина напирал сильнее и сильнее; ему уже удалось стащить с нее колготы, повернуть к себе спиной. "В попочку!...". Прижатая к ребрам радиатора, Вероника вдыхала заскорузлую пыль, комки чьих-то волос; на лестничной клетке царила душная темнота, освещаемая белесым отсветом наружного фонаря. Через мгновение она почувствовала, как что-то ее заполняет, сильнее, раз, два, еще сильнее; ах. Почему все время задом? Ну почему он не хочет ее увидеть?

- Больно! – вырывалась Вероника.

Ну да, было больно. Но только лишь болело? Нет, еще щипало, еще щекотало, еще ошеломляло запахом пыли и духотой. Мужчина двигался все быстрее и быстрее, под самый конец громко простонал. Вероника сползла на пол. Напольная плитка была холодной; она чувствовала, как к ее голым, покрытым гусиной шкуркой бедрам липнет пыль

- Короче, попользовался! – прохрипел мужчина, пошатываясь от стенки к стенке.

Вероника скорчилась возле радиатора. Мужчина загоготал и, грохоча металлической двербю, выпал из подъезда. Фары такси понимающе мигнули; через мгновение автомобиль уехал. Ночь была темной и снежной; Вероника быстро потеряла машину из виду.

- Прошу!