- Тааак… - промямлил он наконец. - Да. Я все знаю, она договаривалась со мной обо всем. Что касается памятника, похорон… Она не желала, чтобы ты на них присутствовала, ей не хотелось, чтобы ты страдала, чтобы…
- Нет, - перебила его Вероника. Нет, речь не об этом.
- Но… - неуверенным тоном произнес ксендз Томек. – Но… погоди, как это? Твоей мамы нет в живых, и…
- И что с того? – не дала ему продолжить Вероника. – Я взяла кредит!... – Ксендз Томек высоко поднял брови. – На ее лечение. Я взяла кредит, чтобы мама… мама могла…
- Так? – заинтересовался священник.
- И я его потратила, - пробормотала Вероника.
- Потратила, - с улыбкой повторил священник.
- Ну, я хотела. – дрожащим голосом объяснялась Вероника, - чтобы это было ей на лечение.
- И… - медленно произнес ксендз Томек. – И хорошо, но что с того?
- Я же хотела, как по-хорошему, - голос Вероники сделался громче. – И мне нужно помочь.
Ксендз Томек вздохнул, поудобнее устраиваясь на пластиковой лавке.
- Нет, - отрицательно покачал он головой. – Какая помощь? – Вероника прикусила губы. – Нет, Вероника. Ты не понимаешь? Вероника, даже если бы… на самом деле никакой помощи тебе не положено.
- То есть как? – удивилась девушка.
- А просто, - заявил ксендз Томек. – Просто не положено, не понимаешь? Такая уж ты уродилась, что тебе не положено.
- Ну а если бы… - начала Вероника.
- Может, если бы у тебя была иная жизнь, - скривился ксендз Томек. – Может. – Он поднялся, отряхнулся. – Понятное дело, что ты можешь остаться, но вечером мы закрываемся, - напомнил он. – Обычно, мы принимаем гостей, - пробормотал он, - но к вечеру здесь все закрыто.
Священник ушел в направлении ризницы. Долгое время Вероника вглядывалась в просторный неф; в нем царила абсолютная тишина. Девушка спрятала лицо в ладонях. Вырезанные перочинным ножом надписи: БОЛЬШОЙ ЖЕЛАЮЩИЙ ПОЗВОНИ; ДАЮ БЛАГОДАТЬ НА ЦЕНТРАЛЬНОМ; ГОТОВ ЗАДЕШЕВО; СТАНУ ДЛЯ ТЕБЯ ТЕМ, КЕМ ТЫ ЖЕЛАЕШЬ, ЧТОБЫ Я БЫЛ; предложения.
- Пожалуйста, - шепнула Вероника. – Пожалуйста.
Она сглотнула слюну; костел был пуст.
- Пожалуйста, - прошептала девушка, - верни мне ту жизнь, которую я не прожила.
- Нет, нет и нет, - тарахтела по телефону мать. – Викторчик, нет. Нет! И дело даже не в том, что мы
Не желаем этого сделать, правда? То есть… То есть, для меня крайне важно, чтобы ты понял. Потому что мы очень хотим! Но считаем, что это излишний расход, понимаешь? Что без этого можно обойтись.
Виктор прикусил губы.
- Это заем, - наконец выдавил он из себя.
- Заем? – тихонько рассмеялась мать. – А точно ли, Викторчик? Лично я всегда руководствовалась принципом, - сообщила она, - давайте любить себя как братья, а рассчитываться, как евреи!
- Это заем, - тихо повторил тот.
- Ну хорошо, хорошо, заем, - согласилась мать. – Вот только: зачем? А? Вот подумай, - сказала она, - сколько бы ты мог иметь за эти деньги других замечательных вещей. Ведь это же
Виктор молчал.
- Виктор, - продолжала мать тоном убеждения. – Ну почему ты не желаешь этого понять, дорогой? Не видишь, как замечательно мог бы за эти деньги развлечься? С какой-нибудь девушкой? Ну? Мы даже не имели бы ничего против парня! – заверила она. – Только же сделай с этим что-нибудь современное, нечто инновационное, толерантное, либеральное или демократичное! Как ты вообще мог считать, будто бы это твоя обязанность? Такого маленького мальчика? Ведь это же, - продолжала убеждать мать, - никакое не reality show, не танцы со звездами, никто не станет высылать SMS-ок в твою пользу. Сколько это ты должен заплатить, как сказала та женщина ординатор, - хриплым голосом продолжила она, - за все это медицинское оснащение?... Виктор, сам подумай, сколько это денег! Денежек! Таких прекрасных денежек!
Виктор отключил соединение.
В квартире закрытого жилого комплекса царила тишина. Парень беспомощно осмотрелся по гостиной: украденная у выселенных жителей мебель отбрасывала длинные, светло-коричневые тени.