Ненужные люди. Сборник непутевых рассказов

Фабрика была на окраине маленького голландского городка M.; общежитие для польских, преимущественно, гастарбайтеров находилось в соседнем городке, F., в сорока минутах езды на велосипеде. Впрочем, Костек тратил на обратную дорогу больше часа, потому что ещё минут сорок у него уходило на купание в стремительной, загнанной возле моста в бетонные берега, речке. Отъезжал от моста и бетона по просёлку к травянистому, будто специально коротко стриженному берегу, бросал велосипед, стаскивал с себя всё, включая трусы (не ехать же ему потом с мокрым задом), с разбегу влетал в холодную воду, боролся с течением, согреваясь в судорожном барахтанье, потом выскакивал на берег, мчался к сумке за полотенцем, обтирался, курил, сидя на берегу, и двигал дальше, домой.

…Костек предпочитал ночные смены, с десяти вечера до восьми утра. Ночью работников на фабрике было поменьше, не такой напряжённый темп, и Марек не вторгался в его отлаженный ритм. Двигаясь на фабрику, можно было искупаться в вечерней воде, ловя закатное – и оттого более тёплое, ласковое, как махровое полотенце – солнце. Но главное – ночью он яснее и чётче слышал разговор своих моечных машин. Днём они тоже говорили, но смысл их фраз он не всегда улавливал, а вот ночью… Ночью они вели диалог вовсю, и он хорошо слышал их, каждую фразу, которую они повторяли многократно.

Нет, они не разговаривали с ним, с Костеком, они вели беседы между собой. Костек был лишь их невольным и постоянным свидетелем. Случилось это через неделю после того, как он вышел на эту работу. Сначала, когда он только приехал и жил ещё в другом общежитии, в М., его поставили на подачу уже упакованных контейнеров, с яйцами. Их нужно было снимать с погрузчика, проверять целостность упаковки и складировать перед отправкой. Он справлялся; правда, было тяжеловато возиться с серыми блоками, но он справлялся, боя почти не допускал, до того момента, когда бестолковый наркоман Витек, управлявший погрузчиком, не успел довезти до его конвейера поддон готовых контейнеров, и все они рухнули на блестящую белую плитку пола, с кряхтением лопаясь и заливая белое прозрачным и жёлтым. Он тогда ещё подумал, пятясь от стремительно растущей катастрофы: «Вот это была бы яичница!» В тот день встала почти вся фабрика, и часа три убирали эту несостоявшуюся яичницу с пола. На следующий день Витек куда-то исчез, а его переселили в городок F. и перевели на мойку. Ну и ладно. Пахло здесь, конечно, похуже, но работа была полегче, и он втянулся. А потом услышал эти голоса.

Сначала подумал, что кто-то зашёл и говорит тут, в зале. Заозирался испуганно, даже заглянул за конвейеры и машины, но там было пусто, только блестела плитка пола в свете люминесцентных ламп. Когда начал искать, разговор вроде прекратился, а потом, когда занялся работой, опять услышал, ясно и чётко два голоса – мужской и женский. Мужской ругался по-английски: «Fuck you! Fuck you! I'll fuck you now!66», а наглый – женский – отвечал ему по-польски: «Po prostu spróbuj! Po prostu spróbuj! Spróbuj, sukinsynu!67» И так по кругу, без конца. Его тогда чуть не завалило грязными контейнерами, пока он бегал по залу и искал источник этих голосов. Ладно, он поднапрягся, отвлёкся от этих бесконечных повторений, стал загружать в машины больше и заметил, что, когда он суёт контейнеры в правую машину, звучит только женский голос, а когда в левую – мужской. Так он понял, кто это тут с ним разговаривает. Вернее, не с ним, конечно, ведь машины болтали друг с другом.

На следующий день машины вроде молчали, гудели только, постукивая моющимися контейнерами, но, как только он прекратил прислушиваться, как услышал опять эти голоса. Тема разговора почти не сменилась, в отличие от языка. Обе машины перешли на немецкий, и «он» теперь лязгал «Раммштайном»: «Komm zu mir! Komm zu mir! Nun, jetzt komm zu mir!68», а «она» отвечала ему тихонько: «Komm selbst her! Komm selbst her! Hilf mir bitte, her!69» Голоса эти звучали то один за другим, вразнобой, то дуэтом, и он измучился полсмены, слушая эти бесконечные призывы, пока не уловил вдруг в звучании машинного диалога мелодию, под которую начал двигаться в своём первом танце в этом зале. И всё! Уставшие руки и ноги обрели второе дыхание, а голова превратилась сначала в пустой и звонкий резонатор, а потом – в подобие микшерского пульта, на котором он варьировал эту речитативную мелодию, добавляя тот или иной музыкальный инструмент. После обеда, когда он уходил из зала, а его подменял Марек, болтовня машин в его голове стихала, а когда он возвращался – возобновлялась снова на те же слова.