…Ехали по просёлочной дорожке вдоль реки, и кажется, вся Голландия куда-то исчезла – ни домов, ни дорог, ни ферм: только берег, ленивая река, пахнущая почему-то прелым деревом трава, медленно катящееся к зениту солнце и они двое, перебрасывающиеся иногда словами, как мячиком. На небольшом взгорке встали полюбоваться на излучину, вдали им махали крыльями ветряные мельницы. «Никогда не был рыбаком, – сказал он, опираясь на руль, – а вот тут прямо захотелось удочку закинуть» – «Осторожно с желаниями, – засмеялась Марта. – Тут вся рыба принадлежит королю, за рыбалку без лицензии – безбожный штраф налагают. И поймать можно не больше двух рыбёшек, остальных приходится отпускать» – «Откуда знаешь?» – удивился Костек. «Второй год здесь уже живу, много чего знаю. Обращайся, если что».
Возле мельницы, старой и полуразрушенной, похожей на декорацию к какому-то историческому фильму, бросили велосипеды в траву, купались, дурачились в воде, потом валялись в траве, сохли на солнышке. Понемногу Костек рассказал о себе почти всё. Врать не хотелось, да он и не умел врать-то. Обратно ехали молча; припекало, говорить не хотелось. Спешились у трёхэтажной общаги, пристегнули велосипеды на стоянке, зашли в кондиционированный холл. «Может, ещё как-нибудь покатаемся? – спросил он, глядя в сторону. – Музей Босха, я читал, тут недалеко…» – «Конечно! В следующие выходные? Ну, или как получится. Ты, если картошка нужна, обращайся! А сейчас я в душ и на работу», – и, хлопнув его легонько ладошкой по плечу, умчалась по лестнице. А Костек, какой-то задумчиво-пришибленный, пошёл к себе, осмыслять день и фантазировать про следующие выходные.
Впрочем, вскоре как раз случилась «великая яичная катастрофа» у него и Витека, и его перевели на мойку и переселили в городок F., так что следующие выходные прошли в суете переезда. Поэтому ещё через неделю он явился в бывшую общагу, нашёл там Марту и протянул ей упаковку яиц: «Вот… Это тебе. Нам дают, у меня много. Знаешь сколько рецептов блюд из яиц существует?» Марта засмеялась, взяла, покачала головой: «Нет, Костек, так не пойдёт. Только бартер. Знаешь, сколько блюд можно сделать из картошки? Погоди, я сейчас принесу…»
6.
Всё лето и почти всю осень они так и встречались, до позапрошлой недели: он приезжал на выходные с упаковкой яиц, а она, если не была на работе, насыпала ему картошки в рюкзак и ехала его провожать в F. Иногда он, сгрузив картошку, ехал с ней обратно, провожая её. Ехали, не торопясь, иногда купались, если было тепло, говорили о разном…
Что-то хрустнуло в Костеке от этих «бартерных» целомудренных встреч, надломился какой-то винт, придвигавший до этого приступ депрессии всё ближе. И жажда, желание выпить тоже притупилось, уползло в глубину, спряталось до срока. Он знал, что не исчезло ни то, ни другое, что всё это поджидает своего часа, чтобы выскочить из-за угла и нахлобучить дубиной по башке, но сейчас не хотелось думать об этом. Даже машины перестали ругаться матерно и перешли на нормальный польский уже вторую неделю. Правда, всё так же несли околесицу. Вот сегодня, например, «он» жалобно твердил всю смену: «Porozmawiajmy! Porozmawiajmy! Porozmawiajmy już z tobą!74
», а она отвечала ему непреклонно: «Wyłącz światło! Wyłącz światło! Wyłącz to cholerne światło75!»…Он тупо смотрел в экран ноутбука, невидяще гуляя по сайту Лондонской Национальной галереи (триста пятьдесят километров по прямой, пятьдесят евро за билет туда–обратно: может, рвануть?), но мысли соскакивали на Марту. Марта уехала две недели назад в Польшу. Внезапно взяла отпуск, ничего никому не сказала и уехала. И всё, пропала. Ни на телефоне, ни в мессенджере не появлялась. Он забросал её сообщениями, писал каждый день, а потом понял, как это выглядит, ужаснулся и замолчал. А в голове всё равно продолжал отправлять и отправлять сигналы. Даже сейчас, когда гулял по этому виртуальному музею (а может, действительно, поехать на выходные? Потратить отложенные за лето пятьсот евро на дорогу и музей? Где он ещё увидит вместе Рубенса, Тициана, Рембрандта, Рафаэля?). Щёлкнул мышкой по иконке Веласкеса, сразу попал на «Венеру с зеркалом». Никогда особо Веласкеса не любил, а тут эта картина, без лица, где прекрасный облик только отражается в зеркале, угадывается, придумывается… (вот такое и у нас с Мартой общение: неясное и отражённое в зеркалах – что там скрывается на самом деле?) Он хотел уже покинуть Веласкеса, но рука упрямо кликнула стрелку дальше, и он обомлел.