Необъявленная война

В 1965 году Данила Чайковский издал в Мюнхене сборник документов «Московский убийца Бандеры перед судом». Радио и «тамиздат» донесли материалы до Львова, в чем я не сомневался после ночного разговора в Ко­марове с голубоглазым художником, до Киева, о чем я узнал от Виктора Некрасова, до Москвы — сам их читал.

По стране, по Москве, по миру расползаются сведения о ничем вроде бы не примечательном уголке в центре столицы. Варсонофьевский переу­лок упоминается во многих статьях, в сенсационно-разоблачительных кни­гах. Нежелание им верить рождало надежду на благородно-негодующее оп­ровержение. Но шли месяцы, годы, всплывали новые подробности, а опро­вержение не следовало. И вряд ли когда-нибудь последует. Зловещий седь­мой фонд госбезопасности, несмотря на громогласные воззвания («Седьмой фонд КГБ — под контроль ООН») практически недоступен для исследова­телей. Лишь косвенные сведения о нем проникают в печать. То развяжется язык у водителя грузовика, когда-то возившего трупы расстрелянных, то перебежчик припомнит детали. Картина обретает относительную определен­ность, и, восстанавливая ее по крупицам, я не претендую на роль первоот­крывателя.

Что же сотворили с Москвой, если, идя от Сретенских ворот к Лубян­ке, замедляешь шаг, озираешься по сторонам, с недоверием смотришь на давно знакомые здания и на те, что понастроены в последующие годы! Ты идешь по тротуару, скрывающему подземный лабиринт.

О секретной лаборатории МВД/КГБ, где изготавливались миниатюр­ные пистолеты с глушителем, стрелявшие пулями, отравленными циани­стым калием, рассказывает Олег Гордиевский — советский резидент, дра­панувший на Запад. Из молчуна он превратился в словоохотливого автора и вместе с английским историком Кристофером Эндрю, специалистом по секретным службам, выпустил объемистый том «КГБ. История внешнеполи­тических операций от Ленина до Горбачева». В сугубо секретной лаборато­рии разрабатывались также высокотоксичные яды. Один из них (рицин) наполнял микроскопическую ампулу, которая вставляется в наконечник зон­тика. Мимолетный укол зонтиком — и конец...

Судя по различным публикациям, потаенная жизнь специально обору­дованного бункера началась в 30-е годы. Подвал одного из домов Варсо­нофьевского переулка подземным переходом соединили с Лубянкой, с внут­ренней тюрьмой. Подсудимого доставляли в низкую комнату, где его ждала смертельная пуля. Позже в соседнем подвале оборудовали лабораторию, вед­шую свою историю от чемоданчика, в котором Ягода хранил различные яды. Ягоду пустили в расход, а лаборатория, возглавляемая профессором медицины, развернула научную и практическую деятельность.

Муки после укола, сделанного человеку — подопытному кролику, — предмет исследовательского наблюдения. Каковы они, сколько длятся, ког­да наступит смерть...

Уколом можно вызвать и сердечную недостаточность. Она будет зна­читься в эпикризе, и, если наступит час реабилитации, родственникам скорб­но сообщат: «Сердце не выдержало, бывает...»

В этом переулке, в полуподвальном этаже дома по четной стороне жил мой ифлийский приятель. Его мать была пианисткой. Она садилась к роялю, откидывая голову с тяжелым пучком волос...

А где-то совсем рядом, глубже этого полуподвала, составляли яды, ве­ли дьявольские исследования, в корчах умирали люди.

Могли ли сюда дойти звуки рояля?

Помню этот переулок, аккуратные сугробы вдоль мостовой, желтый песок на тротуарах. Интеллигентные московские старички направлялись в диетическую столовую неподалеку.

Столовая, кажется, открылась в середине 30-х годов.

Микоян побывал в Америке и принялся американизировать советский общепит. Побольше закусочных, столовых. Горячие сосиски на каждом ша­гу, «московские булочки» (разрезанная булочка с котлетой внутри).

Не надо думать, будто Анастас Иванович Микоян был аполитичным хозяйственником. Будто интересовался лишь американским опытом произ­водства «хот дог».

«СОВ. СЕКРЕТНО

Народный комиссариат внутренних дел Союза ССР

Шифровка вх. № 33537

...Для действительной очистки Армении просим разрешить дополнитель­но расстрелять 700 человек из дашнаков и прочих антисоветских элементов. Разрешение, данное на 500 человек первой категории, уже исчерпывается.

Микоян, Маленков, Литвин».

Первая категория — это расстрел.

Район Лубянки я помню с детства. Родился на Мясницкой, в Кривоко­ленном переулке. Воскресеньями с отцом гулял по Кузнецкому, Неглинной, Рождественке, по Варсонофьевскому переулку, Большому Кисельному.

На войне бывало так: плетешься ночью в полусне и придумываешь се­бе московские маршруты. Спускаюсь по Петровке, у аптеки сворачиваю на Рахмановский, с Неглинной на Рождественку, через Варсонофьевский на улицу Дзержинского...

Сейчас меня, москвича в третьем поколении, не тянет на эти улицы. Чужой город, отданный во власть шпане, спекулянтам и проходимцам. Кара за преступления, творимые на земле и в подземельях? За невольное соучастие в необъявленных войнах?

Не в том ли особенность этих войн, что ведутся они при молчаливом согласии не склонного задумываться народа?