Необитаемая земля. Жизнь после глобального потепления

Сменилось как минимум одно поколение, в течение которого американцы без задних мыслей применяли слова о «стремлении человечества к созиданию, дарованном Господом Богом» к атомной энергии – поколение, за время которого мир перестал верить, что атомная энергия «бесплатна» с точки зрения экологии, и стал смотреть на нее через призму атомных войн, мутаций и рака. То, что мы хорошо помним названия всех атомных электростанций, потерпевших аварии, показывает, насколько мы их боимся: Три-Майл-Айленд, Чернобыль, Фукусима.

Но если учесть число жертв этих аварий, такие страхи можно считать почти беспричинными. Смертность от аварии на АЭС «Три-Майл-Айленд» вызывает некоторые споры, и многие активисты считают, что правду о последствиях скрыли – эта теория кажется правдоподобной, так как по официальной версии никаких вредных последствий для здоровья не было вообще. В то же время наиболее авторитетные исследователи предполагают, что разрушение реактора повысило риск заболевания раком в радиусе шестнадцати километров менее чем на 0,1%. В случае с Чернобылем, по официальной версии, погибло 47 человек (65), хотя, по некоторым оценкам, жертв было намного больше – до 4000 человек (66). После Фукусимы, согласно отчету ООН, «среди граждан, подвергшихся воздействию, а также их потомков не ожидается возникновения никаких заметных отклонений в состоянии здоровья (67), связанных с воздействием радиации». Если бы из 100 тысяч человек, живущих в зоне эвакуации, никто ее не покинул, возможно, несколько сотен в итоге могли бы умереть от рака, вызванного радиацией.

Любая смерть – это трагедия, но из-за загрязнений микрочастицами, вызванных сжиганием углерода, в мире каждый день умирает 10 тысяч человек. И это даже без учета потепления и его последствий. Из-за внесения изменений в нормативы по загрязнениям для производителей угля, предложенных при Трампе Управлением по охране окружающей среды, ежегодно будут умирать 1400 американцев (68) – по признанию самого агентства. Глобально же загрязнение убивает до девяти миллионов человек в год (69).

Мы живем с этими загрязнениями и смертями, но едва их замечаем, в отличие от бетонных башен атомных электростанций, постоянно маячащих на нашем горизонте, подобно чеховскому ружью, которое рано или поздно выстрелит. Сегодня, несмотря на разнообразие проектов, нацеленных на производство дешевой атомной энергии, стоимость новых электростанций остается высокой, и пока сложно предположить, что в них будет направлено больше «зеленых» инвестиций, чем в энергию, производимую солнцем и ветром. Казалось бы, причин выводить из эксплуатации и демонтировать действующие атомные электростанции не так много, однако именно это и происходит – от США, где закрываются АЭС «Три-Майл-Айленд» и «Индиан Пойнт», до Германии, где за последние годы количество атомных электростанций сократилось настолько, что даже масштабная программа внедрения чистой энергетики не успевает восполнять пробелы (70). За это Ангелу Меркель стали называть «Климатическим канцлером».

Нельзя оценивать атомную энергетику только с позиций загрязнения; это очередное климатическое заблуждение, хоть и основанное на заботе об окружающей среде, – вмешательство промышленности не должно загрязнять и отравлять здоровую и чистую природу. Но главный урок этой главы состоит в другом: технологии всеми доступными способами склоняют нас к мысли, что мир за пределами наших смартфонов не такой реальный и важный, как те миры, которые открываются нам на экранах гаджетов; миры, которые не будут затронуты меняющимся климатом. Андреас Малм в связи с этим задался вопросом: «Сколько людей будут играть в игры с дополненной реальностью, когда планета потеплеет на 6 °C?» (71) Британская поэтесса и певица Кейт Темпест описала процесс лаконичнее: «Мы пялимся в экраны, чтобы не видеть, как умирает планета»[104].

Наверное, вы уже замечаете эту трансформацию вашей жизни – когда листаете фотографии своего ребенка, хотя сам он рядом с вами, или читаете споры в твиттере, пока с вами разговаривает близкий человек. В Кремниевой долине даже техножурналисты склонны видеть в этой проблеме очередную форму зависимости; но, как и любая другая зависимость, она выражает оценочное суждение, раздражающее тех, у кого этой зависимости нет, – в данном случае мы своими действиями демонстрируем, что мир на экране кажется нам настолько привлекательнее или безопаснее, что это даже трудно объяснить или обосновать. Он становится для нас «предпочтительным». И это предпочтение наверняка будет только усиливаться, а не ослабляться, что многие воспримут как культурную деградацию, особенно – темпераментные дениалисты. Возможно, это могло бы стать психологически полезным компенсаторным механизмом в рамках традиционной буржуазной традиции потребления в условиях разрушающейся природной среды. Не исключено, что уже через одно поколение (боже упаси) технологическая зависимость будет рассматриваться как способ «адаптации».

Политика потребления