Необоримая стена

— Ну, вообще-то я тоже не собираюсь умирать от голода.

— Тогда ешьте, что есть и давайте выбираться отсюда. Вот! — он снял со стены скрученную веревку, — может пригодиться. Все! Я тушу факел. Попробуем открыть ворота.

Изо всех сил Аника навалился на кованные железные двери. Задвижка, на которую они были закрыты снаружи, поддалась под натиском и слегка согнулась. Через щель было видно монастырское подворье. Аника обернулся:

— Сейчас ночь. Монахи спят, мы сможем спокойно уйти.

Он с силой нажал на дверь. Задвижка согнулась окончательно, и оба выскользнули наружу, осторожно пересекли широкий двор и подошли к огромным кованым воротам в монастырской стене. На страже дремал пожилой монах. Аника осторожно отодвинул задвижку, дверь открылась.

— Тише. — Аника потянул Настю за руку через проем, — не потревожьте праведного сна!

— Ему наверняка влетит наутро.

— Думаю, что это не самое страшное наказание. — Они спустились с холма. Аника огляделся.

— Я знаю, где мы. Это южная окраина Москвы.

— Вы были раньше в Москве?

— И не один раз. Не забывайте — мы гастролировали по всей стране. Утром осматривали город, в который приезжали, днем репетировали, вечером представление — и так каждый день.

— И что теперь?

— Теперь, по крайней мере, я знаю куда идти.

Пройдя узкими улочками окраин, прячась от людей, от страха вызвать у них шок своим внешним видом, они вышли в центр к большому зданию цирка. Аника свернул к низенькому бараку. Одно окно в темноте светилось:

— Здесь, он здесь, нам повезло! — Аника постучал в дверь. На порог вышел небольшого роста человек в полосатых штанах и красной рубахе:

— Кто здесь?

— Анри! Анри это я

— Шарль! Шарль, это ты, мой мальчик?! — мужчина тряс головой, словно не верил своим глазам.

— Это я, Анри!

— Мой мальчик, — мужчина кинулся на шею Анике, выглядевшему гигантом, по сравнению с ним, — мой дорогой мальчик!

Аника обнял его и поднял над землей.

— Мой мальчик, как же ты здесь? Кто это с тобой?

— Это Настя, — Аника вывел из темноты уставшую и немного испуганную девушку, — не бойтесь, Настя проходите. Это мой родной дядя, Анри Легре, — коверный клоун.

Спустя час, умывшись и сняв с себя обгоревшее рванье, завернувшись в одеяла Аника и Настя наперебой рассказывали старому Анри историю своих неожиданно свалившихся на них приключений, поглощая при этом жареного цыпленка с запеченным молодым картофелем. — Ешьте, ешьте, детки, намаялись. Старый Анри сейчас сварит вам кофе. Только никак я в толк не возьму — зачем вам все это надо? Ну, отнесли бы её в храм, а там уж с ней бы поступили как надо…

— Видишь ли, дядюшка, — Аника подшучивал над Настей, — эта девушка решила, что образ должна вернуть она сама. Ей, видишь ли, мертвец, укравший икону, поручение такое дал, ну а я пока в вынужденном отдыхе, сопровождаю её, поскольку уж больно весело время проходит в её обществе.

Настя молчала, опустив глаза.

— Ну что ж, давайте спать, завтра будем думать, как вас доставить в ваш Тобольск. Мы с тобой, Шарль, на полу разместимся, а гостью нашу на диване устроим.

— Утром сходи на рынок, — Аника протянул монеты Анри, — нужно обменять их. Нужно купить нам новую одежду, провизию и подумать, как нам ехать …

— Спите, детки, спите. — Анри погасил свечу.

Настю разбудил сладкий аромат кофе. Что-то напевая, Анри возился в соседней каморке, бывшей и кухней и умывальником и складом провизии одновременно. На сковородке, аппетитно потрескивая, судя по запаху, жарилась глазунья. Она встала, завернувшись в одеяло. Аника спал на полу. Она глядела на его мощный торс, с кубиками пресса, сильные руки, волевой подбородок, черные как смоль, слегка вьющиеся волосы. Он был необыкновенно красив. Сердце зашлось от одной только мысли, что такой красивый, взрослый и при этом умный мужчина, наверняка избалованный вниманием красавиц из общества, обратил внимание на её скромную персону, да еще взялся ей помогать. Кто она против него. Ей до смерти захотелось прикоснуться к его мускулистому плечу, погладить его. Еще гимназисткой она читала романы о любви, в которых рассказывалось о том, как вспыхивает страсть, какое это внезапное и сильное чувство. Теперь, ей казалось, она переживала нечто подобное, то, что воспевали поэты и прозаики всех времен. Ей было страшно оттого, что она чувствовала в этот момент. Все слова бабушки о девичьей чести, достоинстве юной барышни, роем вились в её голове, но она отгоняла эти мысли, самой главной мыслью была только одна. Она наверняка влюбилась. Она влюбилась в его улыбку, его сердечный взгляд, его голос. Она, казалось, любила каждую щетинку на его щеках.

— Настенька, деточка, возьмите вот — Анри, вошедший в комнату, кинул ей яркое пестрое платье, которое было больше чем нужно размеров на двадцать. Подмигнув, он продолжал:

— Это костюм, я в нем иногда выхожу на сцену, но другого ничего нет, — ваше пришлось выкинуть, но до уборной и обратно добраться можно — уборная на улице, рядом с моим дворцом, — он рассмеялся. Аника открыл глаза:

— Господи, как вкусно пахнет! Анри, на завтрак твоя знаменитая глазунья?