Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 1

– А у меня папа умер… – шепнула Женя.

– Ну вот видишь. Что же теперь поделаешь? – вздохнул мальчишка, сочувствуя двоюродной сестрёнке. – Спи! – прошептал он.

* * *

Вступительные экзамены в Темниковскую мужскую гимназию были назначены на 5 сентября. В первый класс могли принять только 40 человек, а желающих оказалось гораздо больше. И потому не все дети были допущены к экзаменам. Некоторым отказывали по возрасту, к тому же приёмная комиссия старалась по возможности избавляться от инородцев, как тогда называли мордвин и татар. Но и после всех отсевов экзаменующихся оставалось около восьмидесяти человек.

В отношении Бори Марии Александровне пришлось выдержать некоторый бой, ведь ему ещё только шёл десятый год, а в гимназию принимали с десяти. Но начальнице женской гимназии отказать не решились, и её внук к экзаменам был допущен. Теперь нужно сдать их так, чтобы придраться было нельзя. Словом, волнения большие, и трудно сказать, кто волновался и тревожился больше: Боря ли, не очень-то разбиравшийся в то время во всех тонкостях поступления, или его бабуся, боявшаяся, чтобы у мальчика не пропал год.

Итак, каждый поступающий должен был написать диктант, ответить на 2–3 вопроса из грамматики, решить арифметические задачи и примеры и ответить на несколько вопросов учителя Закона Божьего. Экзамены были рассчитаны на три дня.

Утром пятого сентября все допущенные к экзаменам были приведены своими мамами, папами, дедушками и бабушками в здание мужской гимназии. Дети вместе с родными расселись на стульях, расставленных вдоль стен рекреационного зала.

Все малыши, если посмотреть со стороны, имели довольно забавный вид. Маленькие, немного напуганные и возбуждённые человечки, одетые в новую, непривычную для них гимназическую форму, сидевшую мешковато и неуклюже (ведь она шилась на вырост), с тщательно отмытыми ушами и ручонками, голыми, подстриженными под машинку головёнками, которыми они беспокойно вертели во все стороны, – они походили на стаю беспомощных и несмышлёных зверушек. Большинство, может, этого не чувствовали, а Боря, глядя на других и зная, что он сам выглядит также смешно, находился в прескверном настроении. Он догадывался, как нелепо торчат на его круглой голове большие уши, обычно прикрытые беспокойными вихрами.

Длинные штаны, надетые впервые, хоть и были его давнишней мечтой, но сидели как-то неудобно, стесняли движение и резали в паху. Новые ботинки, сшитые Шалиным из добротного хрома с расчётом на несколько лет, казались непомерно тяжёлыми и большими. Толстая медная пряжка от широкого кожаного ремня, которым подпоясана рубашка с выдавленными на ней буквами «Т. М. Г.», хоть и являлась предметом гордости, но больно давила на живот. Нестерпимо чесалось в носу и очень хотелось поковырять там пальцем, но бабуся ещё дома предупредила:

– Когда придём, сиди смирно, не вертись, говори со мной шёпотом, других мальчиков не задевай и, главное, не вздумай ковырять в носу!

Приходилось терпеть, и чтобы как-нибудь уменьшить зуд, он стал морщить нос самым разнообразным образом, как будто немного помогло. Рядом сидел маленький чёрненький мальчик, наверно, с мамой – высокой, полной, красивой женщиной. Этот мальчик смотрел, смотрел на гримасы соседа, да вдруг не выдержал и прыснул смехом. Мать дёрнула за рукав, строго посмотрела на обоих, а Боря украдкой показал ему кулак. Тот обиженно отвернулся.

В это время в зал вошёл в чёрном вицмундире с блестящими пуговицами и маленькими погончиками на плечах директор гимназии Анатолий Иванович Чикунский, на груди у него сиял какой-то орден. Нос сейчас же перестал чесаться, и Боря со всеми встал и во все глаза смотрел на директора. Следом за Чикунским шли священник и дьякон. Оба они были одеты в ризы, как тогда говорили, облачены, дьякон нёс в руке кадило, из которого шёл голубой, приятно пахнущий дымок ладана. Оба подошли к аналою, стоявшему в углу зала перед несколькими иконами; мальчик понял, что сейчас начнётся молебен. Затем в зал вошли преподаватели гимназии. Молебен начался.

Боря любил слушать и читать истории из Священного Писания, но молиться не любил. Из вечерних молитв он внятно и разборчиво произносил только ту добавку, о которой мы недавно говорили, остальное читал быстро, торопясь, глотая слова, лишь бы скорее покончить с неинтересной обязанностью.

У бабуси, кроме как на сон, молиться не приходилось, а пока он жил у мамы, там и вовсе, кроме Ксюши, никто не молился. Даже и иконы-то были только на кухне да над Ксюшиной кроватью. Правда, и Боря, и Слава, и Ниночка носили маленькие серебряные крестики, как, впрочем, и все знакомые дети и взрослые, но использовались они только тогда, когда простое «ей-богу» казалось недостаточным для подтверждения правды; тогда из-за пазухи доставался крестик, и говорилось:

– Хочешь, крест поцелую?