«… в последнее посещение Рябково и по отъезде оттуда я в глубине души чувствовал беспокойство за исход дальнейшего лечения: сомнительная асептичность перевязок, невозможность строгого постельного содержания больного и соблюдения им режима не благоприятствовали лечению. У меня и у жены Болеслава Павловича возникла мысль о том, чтобы перевезти его в Кинешму, что рекомендовал сделать и Буткевич. Задержка с перевозом больного объяснялась тем, что питание в Кинешме организовать было очень трудно. 25 ноября, когда я уезжал из Рябково, Болеслав Павлович был бодр и перемогал боли в ноге».
Через несколько дней новое тревожное сообщение по телефону: боли усилились, даже не может лежать; у больного был доктор Доброхотов, прописавший внутрь йод, содовые ванны для ног, строгий постельный режим. Доктор Буткевич потребовал перевода больного в г. Кинешму, в больницу.
«По приезде к больному 7 декабря меня поразил и его вид, и вид раны: последняя увеличилась и почернела, кроме того, на задней поверхности отёчной стопы и около большого пальца появились тёмные пятна различной величины. Одновременно больной стал жаловаться на боли в паховых лимфатических узлах. На мой взгляд, выявлялась картина острого воспалительного лимфаденита, так как одновременно температура тела повысилась».
Болеслав Павлович заметно похудел, спать он мог только сидя, боли усиливались часам к пяти утра.
– Единственное спасение мне, – повторял он, – отнять ногу.
«Решив увезти больного при первой возможности, я выждал несколько дней, надеясь на падение температуры. Но этого не произошло, больной ночью спал очень мало, днём сидел, положив ногу в согнутом состоянии на стул. С восьмого декабря он перестал производить амбулаторный приём. Состояние духа удручённое. Верит только в операцию, и в помощь Буткевича верит безусловно (эта вера во врача поддерживалась его деятельностью в Обществе врачей и его польской национальностью).
Поездка произошла 12 декабря, после того как больного удалось вымыть. Дорогу он перенёс против ожидания стоически, и в восемь часов вечера мы уже были в моей квартире. По приезде пригласили Буткевича, который, осмотрев больного, поставил диагноз: гангрена и предложил ампутацию в области голени или нижней трети бедра, а может быть, операцию по Оппелю, хотя от последней он хороших результатов не видел.
13 декабря в пять часов вечера Болеслава Павловича одели, он сам надел валенки и шубу, поддерживаемый нами, сошёл с лестницы и сел в сани. В больницу вошёл сам, его поместили в свободной палате № 5. Палата казалась чистой, каждое утро протирались полы, но через несколько дней оказались вши на белье и на больном, а потом неоднократно я и Зинаида Михайловна, ночевавшая в палате с больным, снимали вшей с себя. Вечером в день приезда Болеслав Павлович просил ванну, но не оказалось тёплой воды.
14 декабря при перевязке обнаружилось ухудшение раны и увеличение отёка стопы. Пульсации тыльных артерий на обеих стопах не было.
15-го, в среду, вновь появился лимфаденит. При перевязке вокруг раны доктор Буткевич сделал насечки, уменьшившие напряжение тканей и ослабившие боли.
18-го приехала Зинаида Михайловна и фельдшер Кузовкин. Им было разрешено свидание с больным.
20-го, в понедельник, сильные боли в желудке. Вид ран улучшился. Решено с операцией подождать. Больному назначена сильная порция слабительного. 21-го температура намного ниже нормы, сильная слабость, больной почти ничего не ест. Беспокоят боли в желудке, усилились боли в ноге. С этого дня назначено ежедневное впрыскивание стрихнина. Вечером 21 декабря Буткевич со мной в беседе сказал:
– Надо делать операцию – силы падают.
С 22 декабря было разрешено дежурство при больном мне и его жене. Ночью он говорил ей:
– Увези меня в Рябково, я страшно тоскую.
Все эти дни больному беспрерывно вводился морфий.
28-го на утреннем обходе ординатор Лебедева спросила:
– Готовитесь к операции? Волнуетесь?
– Нисколько, – ответил Болеслав Павлович, – я уже старик, всё равно рано или поздно надо умирать…
В одиннадцать часов дня появился Буткевич.
– Мы запоздали, – сказал он, – пришлось сначала сделать другую операцию. Как боли, сон?
Больной ответил:
– Не беспокоили, чувствовал себя хорошо.
– Может быть, отложим операцию до завтра? Нет уж, тогда до четверга.
У меня и у Зинаиды Михайловны, присутствовавших при этом разговоре, от этого откладывания стало легче на душе, возобновились надежды, что в операции надобности не будет.
Вечером этого дня папа, между прочим, сказал Зинаиде Михайловне:
– Всё равно я буду калека, не работник, я буду подлецом перед тобой.
Она, конечно, старалась успокоить его.
30-го, в четверг, больной не спал всю ночь, выглядит плохо, температура тела не поднималась выше 35,5. В 12 часов, при обходе, папа спросил у Буткевича:
– Ведь на сегодня назначена операция?
Тот ответил:
– Вы сегодня плохо выглядите, перенесём на завтра.