Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 2

Занятия в экспериментальной школе начались первого октября. К этому времени Борис сумел себя так зарекомендовать, что Анна Николаевна, относившаяся первые дни к нему настороженно, убедилась в его умении и желании быстро и толково выполнять всю домашнюю работу, охотно осваивать всё то, что он раньше делать не умел, была им покорена. То же можно сказать и про дядю Митю, с которого спала почти вся тяжесть домашних мужских работ и который в свободное от службы время мог отдавать значительно больше его своему любимому делу – опытам в огороде. Была довольна и Настя – с неё снялась не только такая ненавистная ей работа, как чистка козьего хлева, но почти совершенно отпала необходимость нянчиться с Костей. Ну а последний как с первого дня стал самым ярым поклонником брата, так им и остался до конца пребывания Бориса в этом доме.

Когда начались занятия в школе, Борис убегал из дома в восемь часов, а возвращался в два, а иногда и в три часа. Всё это время Костя только и делал, что ждал своего старшего брата. Больше того, во время приготовления Борей уроков Костя находил в себе достаточно терпения, чтобы, устроившись на полу рядом с письменным столом дяди Мити, за которым обычно занимался брат, ждать, пока тот их закончит.

Вообще, как заметили все в семье, а Настя, не стесняясь, говорила об этом всем соседям, с приездом Бориса Костя преобразился. И хотя капризов у него ещё хватало, особенно в отсутствие брата, сравнивать его поведение с тем, что было до этого, невозможно.

Вскоре произошло событие, ещё более склонившее симпатии Анны Николаевны к племяннику.

Настя болела хронической малярией, а так как в то время единственное лекарство от этой болезни (хинин) практически отсутствовало, а других ещё не изобрели, то всё лечение больной заключалось в том, что она забиралась под громадный тулуп, доставшийся Дмитрию Болеславовичу от отца и служивший ему во всех его зимних путешествиях по уезду, укладывалась на кровать, укрывалась сверху ещё кучей тёплых вещей и, трясясь и клацая зубами под этим ворохом одежды, дожидалась окончания приступа. После него она была так слаба, что в течение суток, а то и двух, ничего делать не могла. Приступы малярии у Насти были не очень частыми и вопреки всем учебникам и теоретическим утверждениям не имели регулярности, а обычно являлись следствием нарушения режима, допущенного девушкой. Особый цикл течения болезни можно было объяснить и бессистемным лечением: Анне Николаевне время от времени удавалось достать несколько порошков хинина, она давала его больной во время приступа, а затем какое-то время Настя находилась без всякого лечения.

После сдачи экзаменов, закончившихся 26 сентября, до начала занятий у Бориса осталось несколько свободных дней, и как раз в это время у Насти произошёл очередной, и притом очень сильный, приступ малярии, после которого она пластом лежала в постели. Кто-то должен был испечь хлеб (в семье Пигуты, как, впрочем, почти во всех других, хлеб тогда пекли сами, получая или покупая муку), кроме того, нужно было приготовить и второе блюдо. Анне Николаевне предстояло дневное дежурство в госпитале, и она просто не знала, как выйти из создавшегося положения, тем более что её сослуживицы, тоже медицинской сестры, обычно её выручавшей, не было в городе. Хозяйке ничего не оставалось, как поручить выполнение этой работы Борису.

К её изумлению, он не только без всяких расспросов согласился всё это исполнить, но сделал, как она потом говорила, наилучшим образом.

Дело в том, что, ещё живя у Стасевичей в лесничестве, Борис не один раз видел, как Арина ставит, а затем месит, разделывает и выпекает хлебы, и даже иногда из любопытства помогал ей в этом деле. Теперь это ему пригодилось: он не только хорошо испёк два обыкновенных каравая, но, отделив немного теста, испёк и два небольших пирога с картошкой и капустой, которые вызвали восторг Кости, да и остальным пришлись по вкусу. Сумел он приготовить и мелекес, это блюдо в то время у многих жителей Кинешмы являлось основным. Боря уже успел присмотреться к нему и, воспользовавшись подсказками больной Насти, приготовил и его.

Дежурство Анны Николаевны заканчивалось в шесть часов вечера, и когда, вернувшись домой, она нашла всех сытыми, на столе под полотенцем – два пышных каравая хлеба, а рядом большие куски пирогов, а в духовке – кастрюлю с мелекесом, она поразилась. До сих пор ей представлялось, что мальчишки Бориного возраста если и могут выполнять какую-нибудь полезную работу, то только во дворе, на огороде, да и то под наблюдением взрослых. Ей не верилось, чтобы Боря мог сделать всё это самостоятельно, и потребовалось настоятельное подтверждение Насти, чтобы убедить её, что всё, что она видела, Боря действительно сделал сам. Она хотя и скупо, но похвалила его, а вечером заметила мужу:

– А твой племянник пошёл, видно, не в твою родню. Или его отлично вышколили Стасевичи, или он унаследовал трудолюбие и сноровистость от отца. Я не ожидала от него такой прыти.