В воскресный день обязательно устраивалось что-нибудь или в избе-читальне, или в школе, служившей клубом. С появлением Клавы Семёновой драмкружок заработал с бурной силой, каждую неделю ставилась новая пьеса. Это был не Мольер, как когда-то практиковалось в Шкотове. Теперь в распоряжении молодёжи появилось множество коротеньких, далеко не высококачественных в литературном отношении пьес, но они отвечали тем злободневным вопросам, которые возникали ежедневно. В этих пьесах бичевались попы, кулаки, капиталисты, Чемберлен. Самодеятельные постановки призывали к немедленной всемирной революции и, несмотря на скудость реквизита и несовершенство грима и костюмов, несмотря на плохое знание актёрами своих ролей (спектакли шли часто после двух-трёх репетиций), несмотря на то, что большинство исполнителей с актёрским мастерством было в явных неладах, пьесы эти воспринимались зрителями горячо. Маленький школьный зал всегда был переполнен, и всё действие, и особенно какой-либо трюк или забавная сцена, сопровождались громким хохотом и бурными аплодисментами. На эти спектакли приходила не только молодёжь, но и многие пожилые крестьяне.
Не всем на селе они доставляли удовольствие: были на окраине Новонежина пара домов, в которых жили две ещё не очень старые вдовушки. До образования комсомольской ячейки очень часто вечера свои молодёжь проводила у них, от чего они имели немалую выгоду, продавая самогон и взимая плату за пользование их помещением. После посиделок некоторые пары оставались и ночевать, это приносило дополнительный барыш. Теперь обе женщины терпели сплошные убытки. Правда, и сейчас, после вечеров в школе, находились любители выпить и провести ночь с податливыми девчатами, но таких было сравнительно мало.
После спектаклей в школе устраивались почти всегда танцы. Как правило, танцевали под оркестр, созданный Фёдором Сердеевым. Принимал участие в этом оркестре и Борис. В школе имелась маленькая старая фисгармония, она-то и служила инструментом для Алёшкина. Федя играл на мандолине, его сестры на балалайках, несколько ребят и девчат на гитарах, — в общем, получался довольно солидный оркестр, музыка которого разносилась далеко по сельским улицам.
Иногда школьное веселье прерывалось появлением в зале заведующего школой Александровича. Он преподавал математику и был очень квалифицированным учителем, но страдал существенным недостатком — запоями, и в эти периоды был не в себе. Появление его в таком виде среди танцующих вызывало всеобщую панику, и все немедленно расходились, а он продолжал бушевать в пустой школе. Обычно его супруга, тоже учительница, преподававшая литературу, мужа в это время домой не пускала, запираясь на все возможные запоры, и места для проявления своего характера, кроме школы, у него не оставалось.
Этот недостаток Александровича давно уже был известен в уездном отделе народного образования. Но найти заведующего для довольно отдалённой сельской школы было непросто, а в период между запоями Александрович со своими обязанностями справлялся неплохо, его и терпели.
Он не играет какой-либо заметной роли в нашем рассказе, жена его тоже, но так как она была сестрой одной из учительниц, близко знакомых с матерью Алёшкина, мы и решили о нём рассказать.
Его жена происходила из многочисленного семейства Михайловых, а её сестра Ирина служила в той же школе, где и Анна Николаевна, и состояла в той же комсомольской ячейке, в которой в своё время состоял и Борис.
Ирина — худая, близорукая, веснушчатая девушка, постоянно носившая пенсне, хотя и была начитана и интеллигентна, всем своим видом так походила на тех классных дам, которых Боря насмотрелся за свою жизнь у бабуси, что при одном взгляде на неё его передёргивало. Он ещё хорошо помнил классных надзирателей; от гимназисток, с которыми часто виделся, знал, что такую же роль в их жизни играли и их классные дамы, и невольно проникся к этим женщинам какой-то необъяснимой неприязнью. Так было и тут, хотя, пожалуй, кроме внешнего сходства, у бедной Ирины ничего общего с классными дамами не было. А его мачеха вдруг, то ли испугавшись чрезмерной влюбчивости своего пасынка (о его победах над шкотовскими девчатами уже стали бродить сплетни по селу), то ли по какой другой причине хотела, как можно скорей, остепенить его, а, следовательно, женить, и наиболее подходящей невестой считала Ирину Михайлову. Та, кажется, против такого родства не возражала так же, как и её родные. Отец Ирины, фельдшер, умер перед революцией, оставив жену с шестью детьми в довольно беспомощном состоянии. Старшую дочь сумели выдать замуж сперва за офицера, а после того, как тот сбежал, за учителя Александровича, следующая, Ирина, была на выданье и пристроить её за сынка учительницы тоже бы неплохо, — так, очевидно, рассуждала мать Ирины, и именно поэтому между семьёй Михайловых и Алёшкиных завязались довольно дружеские отношения.
Кстати сказать, именно через них младшие братья Бориса познакомились с ребятами Пашкевичей, недавно вернувшихся с севера (Пашкевичи находились в близком родстве с Михайловыми).