Алёшкины начали готовиться к отъезду Бориса в Москву, надо было решить материальный вопрос. Из путёвки, полученной в военкомате, явствовало, что за Борисом на время учёбы сохранится зарплата по всем занимаемым должностям, и его обеспечат общежитием и стипендией. Этот вопрос для семьи был самым важным, но, как видим, он решался просто. Кроме этого Бориса волновали взаимоотношения Кати и Текушева. В своей жене он был уверен, а вот в порядочности директора завода — не очень. Чтобы уберечь свою семью от всяких случайностей, он в первый же вечер по возвращении из Майского переговорил с Фёдором Пряниным, прося его, в случае необходимости, взять Катю и детей под свою защиту. Тот, конечно, согласился. Хотя он и жалел об отъезде Бориса, но понимал, что повышение квалификации врача, обещавшего к тому же по окончании курсов обязательно вернуться в Александровку, улучшит медобслуживание станицы.
Фельдшер Чинченко был откровенно рад отъезду начальника. Он со своей стороны обещал всячески поддерживать семью Алёшкиных, а на участке продолжать ведение дела по тому порядку, который установил Борис Яковлевич. Тем более что этот порядок, как убедился фельдшер, принёс положительные результаты. Но кроме этого, в глубине души Антон Иванович надеялся, что после окончания курсов Борис Яковлевич обратно в станицу не вернётся, захочет работать где-нибудь в более крупном лечебном учреждении, и таким образом он, Чинченко, опять на какое-то время станет полновластным хозяином врачебного участка.
Узнав об отъезде Алёшкина в Москву, был рад этому и Текушев. Его радость, однако, объяснялась довольно подленькими мыслишками: уедет муж, молодая жена останется одна, атаковать её будет легче, да и результатов добиться проще. Как потом оказалось, это своё решение он пытался осуществить, но пока этого никто не знал. Текушев сохранял самый благодушный вид, обещал позаботиться о семье врача и без возражений выдал Борису двести рублей на приобретение медицинского инструментария для здравпункта.
Кстати сказать, Алёшкин, зайдя от военкома в райздрав, чтобы доложить о своей поездке в Москву, выпросил денег и у заведующей на приобретение хирургического инструментария и лабораторного оборудования для больницы. Та согласилась выдать 200 рублей, так как очень боялась его отказа от поездки на курсы, что могло бы вновь поднять вопрос об отправке туда её мужа.
После довольно длительного колебания, по совету жены, Борис всё-таки решился послать телеграмму о предстоящей поездке Дмитрию Болеславовичу Пигуте. Перед отъездом Борис рассказал Кате, какое глупое, самонадеянное и оскорбительное письмо он послал в своё время дяде Мите с Дальнего Востока. Как мы помним, в этом письме он с грубой мальчишеской откровенностью обвинял Анну Николаевну, если не в измене, то, во всяком случае, в легкомысленном отношении к своим супружеским обязанностям, хотя на самом-то деле никаких веских доказательств у него не было.
Когда Борис и Катя гостили у дяди Мити в 1932 году, тот ни одним намёком не дал ему понять, что получил это письмо. Но Борис знал, что если это письмо попало в руки его тётки, та молчать не будет, выскажет ему своё возмущение в глаза, а, может быть, даже не захочет с ним и знаться. В глубине души он признавал, а Кате это прямо сказал, что, пожалуй, в своём гневе Анна Николаевна будет права. Тем не менее телеграмму дяде Мите он отправил.
Много разговоров у супругов было и об экипировке Бориса, ведь как-никак он ехал в столицу, в Москву, а гардероб его находился в плачевном состоянии. Из верхней одежды у него имелся старый замызганный серый плащ, в котором он ходил весь холодный период во время учёбы. В этом плаще зимой в Москве не проходишь, а дело шло к зиме. Пришлось извлечь на свет Божий чудом уцелевший ещё с Дальнего Востока жёлтый овчинный полушубок, когда-то бывший довольно щегольским, но теперь превратившийся в потрёпанный кожух. Около трёх дней Катя потратила на то, чтобы отчистить и заштопать его многочисленные дырки. В сельпо купили две пары нового белья, носков и полотенец.
Наконец, всё было собрано, деньги получены. Борис, распростившись с семьёй, отправился в Майское. Там при помощи Василия Прокопыча забрался в проходивший поезд, и через два дня уже был в Москве. На Курском вокзале его встретил дядя Митя. Как всегда, встретил с распростёртыми объятиями, но после поцелуев и кратких расспросов о здоровье семьи спросил:
— А где ты думаешь жить, Борис? Ведь у нас теперь нельзя: Анна Николаевна живёт в Москве, да и Костя наш женился, они с женой тоже у нас.
Алёшкин ответил:
— Ты, дядя Митя, не беспокойся, у меня общежитие будет. Вот в путёвке и адрес указан: Большой Новинский переулок, 5. Я только не знаю, как туда проехать, ты мне расскажи.
— Ну, это замечательно! Я тебе не только расскажу, а и покажу, ведь это почти в центре Москвы, около Смоленской площади. Мы сейчас на троллейбус «Б» сядем, и он нас прямо к этому переулку подвезёт.