Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том 2

Между прочим, перед выходом в город на прогулку Николай Соколовский довольно придирчиво оглядел костюмы своих соседей по комнате, и если одежда Грегора его более или менее удовлетворила, то старый, весьма потрёпанный, хотя и тщательно заштопанный, пиджак Бориса ему явно пришёлся не по вкусу. На нём самом был новенький, серый, с какими-то блестящими точечками костюм, новый галстук, белоснежная сорочка и коричневые, тоже совсем новые полуботинки модного фасона. Осмотрев Алёшкина, Соколовский заявил:

— Нет, так не пойдёт! Я понимаю, что, имея троих детей и служа в какой-то там Александровке, не расшикуешься. Да, для этой самой Александровки твой костюм, может, и сойдёт, но для Москвы он не годится! Может быть, в клинике в нём и можно ходить — под халатом не видно, ну, а по столице так ходить нехорошо. Вот что, Борис Яковлевич, ты не обижайся! Видишь, какой костюм я себе отхватил, а сюда приехал тоже почти в новом. Он вон там, в шкафу висит. Так что, давай переодевайся, и когда по Москве гулять будем, его надевать будешь.

Он не стал слушать никаких возражений Алёшкина, а так как к его просьбе присоединился и Грегор, то Борис в конце концов согласился. Правда, не на весь костюм, а только на пиджак. Они с Николаем были одного роста и телосложения и поэтому тёмно-серый, почти новый пиджак Соколовского сидел на нём прекрасно. С тех пор всегда, отправляясь в какое-либо путешествие по Москве, не связанное с учёбой, Борис надевал пиджак Николая. Так было и на следующий день (в воскресенье), когда он отправился с визитом к дяде Мите.

Как мы уже знаем, не очень-то приятно было ему идти туда, но он сказал себе: «Пусть меня Анна Николаевна и выгонит, но я всё-таки пойду к ним и прямо при дяде Мите и Косте извинюсь перед ней за свою мальчишескую глупость и грубость». Как всё неприятное, так и это посещение Борис решил осуществить как можно быстрее, и поэтому, едва проснувшись, он принёс чайник с кипятком, побрился, наскоро перекусил кое-чем оставшимся со вчерашнего дня и отправился на трамвайную остановку. Своим соседям, которые ещё мирно похрапывали, он оставил записку с просьбой не ждать его обедать, если он не вернётся к двум часам.

Глава пятая

Расставаясь с дядей Митей, они договорились о визите в воскресенье, и Борис надеялся, что дядя как-нибудь подготовит Анну Николаевну к его появлению, а та, излив свой гнев на супруга, его встретит уже перекипевшей. Но всё случилось не совсем так, а вернее, совсем не так.

Когда Алёшкин нашёл нужный дом и отворил калитку, то первым, кого он увидел, был сам дядя Митя. Одетый в какой-то немыслимо грязный, ободранный костюм, он копался на большом и замечательно обработанном огороде с разнообразными овощами. Большинство из них находилось в поре окончательного созревания.

Увидев входящего и с восхищением любующегося огородным великолепием Бориса, дядя Митя поднялся к нему навстречу и с нескрываемой гордостью сказал:

— Видишь, как у меня всё вызревает, не то, что у соседей! А всё мой гумус!

Перед этим Алёшкин проходил мимо многих огородов, они находились почти у каждого дома в этих Песчаных переулках, но такого огородного богатства и такой свежей и яркой зелени он не видел нигде.

— Ну, пойдём домой, Анна Николаевна уже ждёт тебя.

— Ждёт?.. — с тревогой в голосе воскликнул Боря.

— Ждёт, ждёт, я сказал, что ты сегодня утром придёшь. Эх, и попало же мне вчера за тебя…

— За меня? — с ещё большим беспокойством переспросил Борис.

— Ну да, за тебя. Тётка-то телеграмму твою раньше меня прочитала! Мне, конечно, ничего не сказала, а Косте и Кате объявила. Я вчера с вокзала возвращаюсь, а они все трое сидят и ждут, и первым вопросом было, а где Борис. Ну, я, конечно, сказал, что проводил тебя в общежитие, тут же и влетело. Как это я смел родного племянника, которого столько лет не видел, вместо дома сразу в какое-то общежитие тащить? Одним словом, попало, — говорил довольно весело дядя Митя, подымаясь с Борисом по скрипучей лестнице на второй этаж.

Их разговоры и шаги услышал прежде всех пёс, лежавший в прихожей, и глухо гавкнул (у Дмитрия Болеславовича, как мы знаем, страстного охотника, никогда не переводились собаки, был у него и в то время тёмно-коричневый породистый сеттер по кличке Азор), а затем услышала шум и находившаяся на кухне Анна Николаевна. Она открыла дверь и вернулась к плите, на которой что-то шипело и потрескивало. Дядя Митя молча прошёл через кухню в маленькую тёмную комнатку и, гремя стулом, стал снимать с себя рабочую одежду.

— Опять, Дмитрий, ты мне всю комнату запачкаешь своим барахлом! Когда только ты от этой своей земледельческой затеи откажешься? — недовольно заметила Анна Николаевна и вышла из кухни навстречу стоявшему у порога Борису, которого с любопытством обнюхивал Азор.

Увидев тётку, племянник густо покраснел и после бессвязного приветствия невнятно проговорил:

— Анна Николаевна, вы уж простите меня за мою глупость!