Необжитые пространства. Том 1. Проселки

«Есть бродяги и шаромыжники…»

Есть бродяги и шаромыжники,
И у них лишь одно на уме:
Объегорить,
             пристукнуть булыжником,
Затеряться проворно во тьме.
Им любая дорога попутна,
И везде им найдется жилье
В захолустном селенье, где мутно
Зной за гребень кургана плывет.
Умостятся на старой скамейке.
И разложат припасы – обед,
Кто-то другу подскажет:
                                 «Налей-ка…»
Бодро встретят замшелый рассвет,
Побредут они влево иль вправо,
Для них разницы нет никакой.
Сам Всевышний для них не управа,
Сатана их начальник большой.
Но когда же почуют кончину,
Будут память они напрягать:
Где их родина тлеет лучиной
И жива ли, здорова их мать…

Старик и кот

Старик —
         райцентровский бездельник,
Нет огорода и двора.
Ему как праздник понедельник,
Беспечно шлындает с утра,
Где многолюдие толчется,
Таксисты, сумки, хлеб в ларьках…
И кот прищурился на солнце,
Ему, поди, неведом страх
Быть стоптанным, убитым даже
Слепой, бездушною толпой.
И вкрадчиво старик лишь скажет:
«Че ж, друже, не идешь домой?»
Кот не услышит.
                     Иль услышит,
Но усом не пошевельнет.
Здесь, как старик тот, он не лишний —
Не существует, а живет.

«Тихо. И в этом покое…»

Тихо. И в этом покое
Мнится, что нету войны.
Тянется к Богу рукою
Мать: были б живы сыны!
Молит Его многократно,
Слез не жалея и сил.
Рядом хихикают братья —
Ленин тому научил!
Я не умел улыбаться,
Зная, что нету отца.
Возгласы: «Будем мы драться
На рубежах до конца!»

«Доживают старики…»

Доживают старики
В безымянной деревушке.
Власть забыла – не с руки!
Ветер злобный кровлю рушит.
Старый журавец скрипит,
Нагоняет страха. Бабка
Спозарань в глазок глядит:
Будет зимушка несладка!
А кума не померла?
Что-то темное окошко…
И вздохнула. Прилегла:
«Подремлю еще немножко».
И затихла. Ан навек.
Кот один проявит жалость,
Погрустит, как человек,
Ни души коль не осталось.

Колхоз