Неодолимые

Возвратившиеся как-то с задания разведчики рассказывали, что в деревнях поговаривают о каких-то специальных отрядах белоэмигрантов, которые идут вместе с фашистами. Бывшие «графы», «князья» якобы захватывают отобранные у них после революции земли, воцаряются в своих бывших поместьях. Вместе с ними орудуют бывшие уголовники под видом служителей культа. Спекулируя религией, гитлеровские идеологи запугивают людей, расправляются с теми, кто не верит в бога. Обычно спокойный комиссар, выслушав это донесение разведчиков, расстроился больше всех.

— Ах, что делают негодяи, изнутри червоточину пускают.

Комбриг пытался успокоить:

— Да не сокрушайся ты, не это самое страшное, танки их да самолеты пострашнее будут, на своей шкуре небось испытал.

— Не скажи, — возражал Чернышев, — замаскированная ползучая гадина иногда и похлеще будет.

— Ну, нам-то такие гадины еще не попадались, может быть, как говорится, у страха глаза велики.

Но комиссар не успокаивался:

— Вот ты, Александр Ильич, говорил мне, что отец твой батрак, сапожничать был мастер. Стало быть, ты это ремесло тоже должен знать. А у нас в роду все столяры, с деревом большие мастера обращаться были. Да еще с каким — с красным деревом. Так вот, ты знаешь, красное дерево крепкое, изделия из него стоят годами. Но заведется в нем такой маленький-маленький жучок, козявка, еле глазами усмотришь. Так он в короткий срок дерево изъест в труху.

Прошло несколько дней после этого разговора. Комбриг даже забыл о нем, как однажды Чернышев, зайдя к Родимцеву, тяжело опустился на лавку.

— Ну вот, ты говорил, что у стража глаза велики, а разведчики тебя опровергли.

— Ты о чем это, Федор?

— Рядовой Климов, волоки сюда этого священнослужителя! — вместо ответа крикнул комиссар.

Подталкиваемый в спину разведчиком, с мешком в руке, в штаб ввалился толстомордый детина в поповской рясе. Озираясь по сторонам, будто ища икону, но не найдя ее, тяжело, наигранно вздохнул и на всякий случай перекрестился.

— Хватит ваньку валять, — осек его комиссар.

— Все мы под богом ходим, и грех бога гневить.

— И давно вы? — Родимцев лукаво показал рукой вверх.

— Чего? — посмотрев тоже в потолок, переспросил задержанный.

— Божий наместник?

— Я закончил духовную семинарию…

— Врет он, — сердито перебил Климов, — вышибалой, видать, работал, ишь ряшку какую отожрал.

Родимцев сердито посмотрел на горячего разведчика, попросил его держать себя в руках.

— Ну а что там, в мешке? Чего вы в него так вцепились, что аж пальцы побелели? — спросил он «святого отца».

— Мирские вещи. — Глазки священнослужителя воровски забегали.

— А ну, покажи, что миряне в мешках носят? — приказал комбриг.

В нем оказались коверкотовый отрез, две старинные серебряные чаши, видавший виды бронзовый подсвечник, несколько золотых крестов, женская бархатная жакетка, лакированные полуботинки, соломенная шляпа, несколько галстуков, женская ночная рубашка, набор серебряных ложек.

— Откуда столько? — спросил полковник.

— Приношение христиан.

— Ах, приношение, — иронически повторил Родимцев. — Добровольно, значит, подносили? Это что же, вроде гонорара за вранье, предательство? По перечислению или наличными поступало вознаграждение? Мародер ты ползучий.

Пленный не стал запираться. Он рассказал, что незадолго перед началом войны их, белоэмигрантов, собрали в одном из маленьких городков, провели с ними трехмесячную подготовку и распределили по воинским частям, с которыми им предстояло следовать. За определенную мзду «божий десант» обязан был вести антисоветскую пропаганду, выявлять советских активистов, вербовать предателей. Видно было, что этот божий наместник не только выполнял возложенные на него фашистами обязанности, но еще и по собственной инициативе занимался примитивным грабежом.

Родимцев приказал увести пленного. Оставшись один, он долго сидел задумчивый, озадаченный. Допрос пленного «священнослужителя» всколыхнул в его памяти недавние бои. Оборону Киева и Мадрида, окружение и отступление. Все перемешалось, и фронт, и тыл. Где сейчас проходит между ними граница? На огромных территориях рычат гитлеровские танковые полчища, по тылам рыскают фашистские прихвостни, вроде этого попа. Сотни километров прошла с тяжелыми боями бригада за полмесяца. Сражалась и отступала. Сколько же у людей должно быть веры в победу, думал комбриг, если они, несмотря на отступление наших войск, на увещевание гитлеровских приспешников, умом и сердцем с нами, верят, надеятся на нас. Комбриг тяжело вздохнул. Он устал уже отдавать приказы об очередном отступлении. Но сегодня опять предстояло это сделать. Теперь десантникам предстояло быстро отойти к городу Тим. Комбриг вызвал начальника штаба, приказал подготовить приказ. И уже утром бригада снова находилась на марше и вновь с кровопролитными боями прорывалась через фашистские кордоны. В Тим пришли с большими потерями. Во всех трех воздушно-десантных батальонах, в артиллерийском дивизионе, саперном взводе осталось меньше половины людей. Но уставшие, обескровленные батальоны снова готовились к тяжелым боям.

14