Само пространство неотделимо от времени. Данте, «последний поэт Средневековья», ясно выразил идею пространственно-временного континуума. Герои древности – библейской, античной и христианской – соседствуют в аду с современниками или непосредственными предшественниками поэта. И этому есть основание. Временная категория жизни tempus соседствует с божественной категорией вечности aeternitas. Гонорий Августодунский интерпретирует эти временные понятия следующим образом. Aevum – вечность, она существует «до мира, с миром и после мира» (Aevum est ante mundum, cum mundo, post mundum), она принадлежит одному лишь Богу, который не был, не будет, но всегда есть (non fuit, пес erit, sed semper est). «Земное же время – это тень вечности» (Tempus autem mundi est umbra aevi). Бог же превыше всех времен и пребывает вне времени в вечности, по сравнению с которой самое длительное время ничего не значит.
Таково средневековое отношение к длительности времени. Земное время и вечность не столько противостоят, сколько дополняют друг друга. Наряду с оппозицией «время – вечность» в средние века причудливым образом соседствовали мифические представления о времени как о повторяющемся цикле и христианские представления о неповторимом времени. Августин, например, отвергал цикличность времен. Его словами:
Из Ветхого Завета средневековые теологи и философы выводили свое понимание времени. Если пространство есть совокупность мест, то время есть совокупность событий. По просьбе Иисуса Навина Бог остановил солнце, чтобы битва завершилась в тот же день. Таким образом, время неотделимо от события. Гонорий Августодунский пишет:
В такой трактовке уже не пространство и время первичны, но событие предшествует им. Августин говорит, что
В средневековых представлениях события, словно фантомы, пронизывают пространство и время. Протекшие века ничего не означали. Крестоносцы в конце XI века были убеждены, что карают не потомков палачей Спасителя, но самих этих палачей. Интуитивно средневековый человек чувствовал, что любая цепочка событий есть лишь субъективная трактовка, уловка, самообман. В многочисленных описаниях жития святых причинно-следственная связь событий, приведших человека к святости, отсутствует. Он либо внезапно перерождается, сразу и без подготовки переходя из одного состояния (греховности) в другое (святости), либо его святость дана заранее (человек уже родился святым) и постепенно только раскрывается. И отдельный человек, и Вселенная пребывают в данном состоянии, изменения внезапны и подчинены божественному Провидению. События, пространство и время оказываются «дискретными», «точечными», «скачущими».
Пространство представляется как кластер из разрозненных «мест», которые связывает, собственно, только человеческий взгляд. Перспектива и масштаб событий, в которых их рассматривает автор, всё время меняются; создается впечатление, что средневековые сюжеты передвигаются в пространстве скачками, как фигуры на шахматной доске. Ландшафт рыцарского романа – лишь место странствия рыцаря. Сад есть только место его любовного приключения или беседы, поле не более, чем место поединка и т. и. валенное описывается так, как если бы оно было видно вблизи. В живописи позднего Средневековья далекое изображается как уменьшенное близкое. Герои рыцарской поэзии не стареют. Ланселот, Персеваль, Гавэн и сам король Артур всегда остаются юными и мужественными, постоянно готовыми к подвигу. Общего времени нет, для каждого героя оно протекает по-разному. В «Повести о Граале» Кретьена де Труа пять лет в жизни Персеваля оказываются всего несколькими днями в жизни Гавэна. И это совсем не смущало ни автора, ни его читателей. Не смущало и то, что в романе одновременно действуют люди разных эпох. При таком ракурсе прошлое и будущее – лишь тени вечности. В поисках Грааля, который воплощает его будущее, Персеваль обретает свое собственное прошлое. Грааль – вот инвариант, объединяющее начало для событий, пространства и времени в артурианском цикле. Этот символический инвариант – источник жизни – полагалось найти, узнать и обозначить.
Обозначить – значить знать.