Такова формула средневековой мысли. В «Искусстве и красоте в средневековой эстетике» Умберто Эко заметил, что «символический космос Средневековья» уступил место естественнонаучному универсуму, который более на заключал в себе знаков. Но пришла пора, и средневековая формула «назвать – значить знать» снова становится актуальной и современной. Присвоение символа смыслу, прикрепление знака к вещи, явлению или контенту становится актуальным, ведь знаки и символы служат целям навигации, целям соблазна и целям выбора. Современное представление о пространстве-событии-времени созвучно средневековым представлениям. Однако, в отличие от средневековых представлений, современная интерпретация пространства-события-времени восходит не столько к христианскому мировоззрению, сколько к натуральной философии. Готфрид Лейбниц выводил пространство как феномен, вытекающий из существования других явлений. Его современник Исаак Ньютон относился к пространству как к бесконечно протяженной арене, на которой достаточно места для всех явлений. Ньютон декларировал:
Это означало, что все физические явления происходят в трехмерном пространстве. Это протяженное пространство было нормировано тремя ортогональными декартовыми осями координат и осью времени. Индустриальный капитализм формировался в этих координатах. Сочетание гладких линий и прямых углов использовалось повсеместно. Кривые стены и неправильные углы – обычное дело в средневековые времена. Но в архитектуре индустриального периода они под запретом. Не удивительно, что трудовые процессы организуются по такой же линейной логике. Вместе с тем постепенно и повсеместно идет слияние пространства и процесса. Генри Форд организует конвейер согласно внутренней логике процесса производства, даже если при этом потребуется больше машин. Французский философ Анри Бергсон в «Творческой эволюции» пишет:
Пространство сливается с процессом и теряет свою гладкость. Гладкая ткань пространства становится всё более рифленой. По мере проникновения в микромир на смену гладкому пространству приходит изрезанное и изломанное многомерное образование, причудливо изогнутое и компактно свернутое на разных масштабах. И социальная реальность становится всё более фрагментарной. При этом она покрывается сетевыми структурами. Сетевая идея становится доминирующим фоном нашего повседневного быта. И не только в пространстве Интернета. В новом сетевом мире весь ландшафт состоит из «складок и трещин». Нет ни прямых, ни прямоугольников, ни кругов. Есть замысловатый рельеф в процессе его перманентного рифления.
Расширение простора за счет рифления есть своего рода высвобождение места, пригодного для того или иного обитания. В складках и изгибах всему найдется место. Пространство, сколь угодно плотно насыщенное событиями, допускает просвет между ними. Просвет – не пустота. Просвет есть «допускание места». В этом Хайдеггер хорошо разобрался и пришел к выводу, что именно в просвете
Для иллюстрации рифленого пространства фрактальная геометрия подходит лучше всего. Фракталам присущи изрезанность, шероховатость, пористость или раздробленность, причем «в одинаковой степени и в любом масштабе». Во фрактале нет и не должно быть ничего лишнего. Однако всему хватает места. Чем меньше пространства, тем больше места. Фрактал смещает фокус внимания от отношений формальных к отношениям между формой и функцией, структурой и процессом, ведь элементы фрактала никогда не отделены от его структуры, не отделены от процесса непрерывного дробления, к которому сводится функционирование фрактала. В известном смысле фрактал возвращает к тому, что предшествовало геометрии, к «протогеометрии», в которой фигуры еще не были отделены от процесса их построения: линия от своего становления. Уже были «округления», но не было круга, было «выравнивание», но не было прямой. Фрактал строится от точки – к точке. И это указывает на ключевое отличие между гладким и рифленым.
В гладком пространстве точки подчинены траектории, в рифленом пространстве у линий и траекторий есть тенденция подчиниться точкам: мы идем от одной точки к другой.