Неоконченная симфония Дарвина: Как культура формировала человеческий разум

Следующий, пятый, критерий – требование объяснить универсальность языка. И здесь контекст обучения тоже выглядит вполне закономерным. Как только язык начал использоваться при обучении, уже было делом техники распространить его на все трудные для освоения области, в том числе на разные процессы экстрактивной добычи пищи, способы ее обработки и охотничьи приемы. Представить себе рацион наших предков позволяют палеонтологические изыскания. Они включают исследование крошечных царапин (так называемый микроизнос) на зубах ископаемых останков гоминин, а также анализ стабильных изотопов – химических следов, оставшихся в ископаемых костях и зубах. Как показывают эти исследования, рацион Homo habilis и последующих видов гоминин был весьма неоднородным: наши предки употребляли в пищу и плоды, и более жесткие одревесневшие части растений, и различные животные ткани{796}. Самые древние кости, имеющие отметины от каменных молотков и рубил, появившихся как минимум 2,6 млн лет назад, указывают на разделку туш крупных животных и служат непосредственным доказательством присутствия мяса и костного мозга в пище таких видов, как Australopithecus garhi, Australopithecus afarensis и Homo habilis. Примерно 1,9 млн лет назад в палеонтологической летописи появляется Homo erectus – тот самый вид, который создал крупные орудия для разрубания и разрезания, такие как ручные топоры и мясницкие ножи, а также устраивал очаг у большого костра, служивший и для приготовления еды, и для отпугивания крупных хищников. Расширение рациона гоминин связано с включением в него все большего количества труднодобываемых, но питательных продуктов, которые необходимо было извлечь из субстрата и тем или иным образом обработать. Нередко для этой обработки требовалось не просто использовать, но и предварительно изготовить орудия. В результате представителям вида приходилось осваивать все более и более трудные навыки, а значит, для полезного обучения возникали дополнительные возможности. Обучение собирательству, охоте и подбору падали, изготовление орудий, навыки обработки продуктов и приготовления еды, поддержание огня и совместная оборона (часть этих занятий требовала согласованных действий большого количества людей) явно выигрывали от появления вербальных указаний. А от обучения скоординированному собирательству здесь и сейчас до планирования совместного скоординированного собирательства в будущем – один короткий шаг. Именно так небогатый протоязык мог постепенно усложняться и охватывать множество разных направлений.

Шестой критерий – объяснение уникальности человеческого языка – для нашей версии тоже проблемы не представляет. Из всех животных язык развился только у человека и, возможно, у его непосредственных предков-гоминин, потому что лишь человек занимался широкомасштабным обучением. Только поздние гоминины практиковали обучение на таком уровне, поскольку лишь у них складывалась кумулятивная культура, которая, как свидетельствуют результаты теоретического анализа, способствует эволюции обучения. Без кумулятивной культуры обучение у других животных могло эволюционировать лишь при определенных, очень ограниченных условиях, которые вряд ли когда-либо складывались в действительности. Поскольку учительство не получило распространения, у животных не происходил отбор в пользу таких признаков, как язык, снижающих затраты на обучение или повышающих его эффективность. И только у гоминин язык, обучение и кумулятивная культура эволюционировали совместно в ходе автокаталитического, нарастающего по принципу снежного кома процесса, инициированного отбором, направленным на стратегическое и высокоточное социальное научение.

Осталось объяснить только одно – почему первобытный язык нужно было осваивать посредством научения. Здесь необходимо отметить, что и у шимпанзе, и у орангутанов обширный репертуар использования орудий, а также поведенческие традиции, значительно варьирующие от популяции к популяции{797}. Богатство и разнообразие культуры ныне существующих человекообразных обезьян говорят о том, что мы, возможно, ошибаемся, считая традиции изготовления каменных орудий неизменными для всего периода олдувайской и ашельской культур{798}. У представителей нашего рода вполне мог сложиться более богатый и более разнообразный географически культурный репертуар, чем у современных высших обезьян, включающий традиции использования как каменных, так и некаменных орудий, а также местные, присущие конкретной популяции, приемы добычи пищи, осваиваемые в ходе научения и распространяемые посредством социальной передачи. Эти предположения во многом подтверждаются последними археологическими данными{799}.