Неоконченная симфония Дарвина: Как культура формировала человеческий разум

Удивляет в полемике об эволюции языка то, что до сих пор существуют сомнения, считать ли язык адаптацией{819}. Учитывая очевидную всем сложность и функциональность языка, а также множество «конструктивных» свойств, связанных с адаптацией, так и хочется предположить, что нейронным механизмам, обеспечивающим существование языка, предпочтение при отборе отдавалось именно с прицелом на развитие коммуникации. Однако учеными уже давно принято рассматривать язык как антревольт – в эволюционной биологии этот термин означает признак, возникший как случайное следствие формирования какого-то другого свойства посредством отбора. Этой точки зрения, в частности, придерживался Хомский{820}, утверждавший, что язык – побочный эффект развития сложного и крупного мозга и обеспеченного им совершенствования мышления у человека. В стане противников данной позиции самый, пожалуй, известный – эволюционный психолог Стивен Пинкер{821}. Что касается меня, то, как видно из вышеизложенного, я все же считаю язык адаптацией, а если конкретнее, адаптацией, призванной повысить точность обучения, снизить его затраты и увеличить охват.

Конечно, для предлагаемого в числе альтернативных сценария развития языка это лишь завязка – в дальнейшем процесс, скорее всего, подхватывался, дополнялся и расширялся в самых разных направлениях, обретая в результате множество других функций. Специалист по эволюции языка из Венского университета Текумсе Фитч доказывает, что язык возник, чтобы обеспечивать коммуникацию среди близких родственников{822}, и я готов под этим подписаться. В родовых общинах, в которых жили наши предки, отбор в пользу языка, весьма вероятно, поначалу был просто довеском к обучению детей родителями или старшими братьями и сестрами. Однако затем первобытный язык мог распространиться и на обучение более дальних родственников – развитие, особенно актуальное для таких занятий, как коллективное собирательство, подбор падали и охота, требовавших координации действий значительного числа людей. Модель эволюции обучения, описанная в предыдущей главе, предполагает, что для получения учительством предпочтения в ходе отбора необходимы и значительный прирост приспособленности, связанный с навыками, передаваемыми посредством обучения, и близкое родство ученика и учителя. Язык позволял компенсировать снижение степени родства (при обучении дальних родственников) прямой выгодой от обретения родней актуальных знаний и навыков, выраженной в увеличении объемов добычи. Зачастую сложные действия, требующие согласования и координации, трудно выполнить, если нет способа обучить участников или объяснить им, в чем заключается их роль. Здесь язык выступает мощнейшим инструментом координации{823}.

Затем, благодаря языку, обучение могло расширить сферу своего применения и способствовать таким основанным на сотрудничестве процессам, как взаимовыгодный обмен (мутуализм), непрямая взаимность (реципрокность[17]) и групповой отбор. И реципрокный альтруизм, и взаимовыгодный обмен (по крайней мере обмен определенными желаемыми благами) крайне редко встречаются у других животных вне контекста родства{824}. Возможно, это обусловлено тем, что обмен требует каким-то образом договариваться насчет «валютного курса», а без языка, хотя бы протоязыка, это довольно затруднительно{825}. Соответственно, для эффективного функционирования непрямой взаимности, скорее всего, необходимо хождение слухов и сплетен{826}. Обучение социальным нормам с помощью языка позволяет человеку институционализировать наказание членов общества, не желающих сотрудничать, – например, вводя полицейские методы наведения порядка или одобряемые обществом карательные меры, – поощряя тем самым стремление к кооперации{827}. Подозреваю, что эволюционный биолог Марк Пейгл был прав в своем предположении, что «язык развивался как свойство, способствующее сотрудничеству»{828}, но я утверждаю, что истоки его нужно искать в совершенно определенной разновидности сотрудничества, а именно в обучении. Зачатки языковых способностей могли затем найти применение в прочих кооперативных контекстах, инициировавших отбор в пользу усовершенствования языковых навыков. Эта селективная обратная связь наверняка должна была повлиять и на масштабы последовавшего сотрудничества у человека, и на потенциал человеческого языка{829}, и она вполне убедительно объясняет, каким образом первобытный язык распространился на те сферы, в которых нельзя ожидать заведомой правдивости и нужно остерегаться злоупотреблений и некомпетентности. Однако прочие кооперативные контексты не удовлетворяют обозначенным выше критериям правдивости и изначальной адаптивности, поэтому ответа на вопрос, как появился язык, они не дают.