Неоконченная симфония Дарвина: Как культура формировала человеческий разум

В таком же ключе можно рассматривать и возникновение языка. Недавно появились данные о вокальном научении, касающемся звуков, издаваемых шимпанзе при добыче пищи{810}; некоторые высшие обезьяны гибко применяют усваиваемые путем научения жесты{811}. Однако в основном звуковые сигналы у человекообразных обезьян научения не требуют{812}. Переход от звуковых сигналов, не требующих научения, к выучиваемым говорит о растущих темпах смены окружающих условий, влияющих на отбор в пользу коммуникации у приматов. Однако основывать объяснение на меняющихся независимо друг от друга внешних обстоятельствах, таких как, например, климатические флуктуации, – значит лишать его достоверности по нескольким причинам. Во-первых, такое объяснение не выдерживает критерия уникальности языка: внешняя предпосылка для отбора с тем же успехом должна была способствовать масштабной выучиваемой коммуникации и у других приматов, в том числе у других человекообразных обезьян. Во-вторых, требование роста темпов изменений внешней селективной среды для развития языка противоречит требованию повышения стабильности внешней селективной среды для развития культуры. И в-третьих, климат, надо полагать, меняется чересчур медленно. Однако если допустить, что язык изначально развивался как инструмент адаптации, призванный помочь справиться с выстроенными собственноручно составляющими среды, то противоречия снимаются. Какие элементы обустроенной высшими обезьянами среды меняются и диверсифицируются достаточно быстро, чтобы для отслеживания их потребовалось научение? В сравнительной перспективе самые очевидные элементы, подходящие под эту категорию, – культурные практики, в частности использование орудий, экстрактивная добыча пищи и материальная культура. Культурные практики, как правило, передаются среди близких родственников, применяются для добычи труднодоступных, но питательных продуктов, и их не так-то легко освоить самостоятельно. Вот почему именно этим элементам идет на пользу передача посредством обучения.

Если для человеческой культуры характерно резкое и неуклонное увеличение сложности и разнообразия{813}, то в культуре человекообразных обезьян такой динамики не наблюдается{814}. А значит, на каком-то этапе за последние 2 млн лет наши предки начали порождать культурные варианты (орудий, приемов добычи пищи, социальных сигналов, брачных ритуалов, методов целительства, жестов) с такой скоростью, что для коммуникации, затрагивающей явления окружающего мира, потребовалось постоянно дорабатывать и обновлять коммуникативные сигналы и их значения. Если каждое новое орудие, прием добычи пищи, демонстрацию или способ лечения необходимо освоить в ходе научения и если, как показывают сравнительные данные, такие варианты культуры, как использование орудий, молодые высшие обезьяны обычно перенимают у матери и у старших братьев и сестер{815}, язык вполне мог бы коэволюционировать со сложностью культуры – в качестве средства, обеспечивающего и усиливающего процесс приобретения молодыми гомининами жизненных навыков, поддающихся социальной передаче{816}.

Изначально язык развивался для обучения, а если точнее, то для обучения родственников. Такова, по крайней мере, моя гипотеза. Конечно, стопроцентной уверенности не может быть ни в каком предлагаемом на выбор сценарии, обосновывающем изначальный отбор в пользу языка, однако у этой версии масса очевидных достоинств. Она объясняет правдивость, кооперативность, уникальность и «привязку символов» языка, а также его первые шаги, его универсальность и причины, по которым он осваивался посредством научения. Эта версия удовлетворяет всем семи критериям, которым должна отвечать состоятельная гипотеза происхождения языка, – насколько мне известно, других теорий, выдержавших такую проверку, пока нет{817}. Человеческий язык уникален (для ныне существующих животных видов), поскольку наш вид единственный выстроил достаточно разнообразный, продуктивный и меняющийся культурный мир, о котором необходимо было говорить{818}.