Неоконченная симфония Дарвина: Как культура формировала человеческий разум

Разъяснить эти результаты помогает эволюционная теория. У многих животных самки вкладываются в развитие потомства больше, чем самцы. Эта разница во вложениях означает, что самцы, интенсивно спариваясь в стремлении оставить как можно больше потомства, практически ничего не теряют, тогда как самкам приходится быть осторожнее и разборчивее. Данное различие между полами известно как принцип Бейтмана – в честь открывшего его Ангуса Бейтмана{450}. В действительности все немного сложнее, и теперь нам известны разные факторы, от которых зависят разборчивость и неразборчивость в половых связях{451}, особенно у людей{452}. Тем не менее у многих животных репродуктивный успех самок ограничен в первую очередь доступом к пищевым ресурсам, а у самцов зависит от количества найденных половых партнерш{453}. Для гуппи это весьма актуально, поскольку живородящим самкам требуется вкладывать огромное количество сил и ресурсов в развитие потомства. По этой причине приспособленность у самок зависит от успеха в поисках качественной пищи гораздо больше, чем у самцов{454}. Чем больше самки гуппи едят, тем больше они производят икры и тем больше рождается мальков{455}. Спариться для самки зачастую не так важно, поскольку они умеют хранить несколько недель сперму от предыдущего спаривания. Значительную часть времени им требуется пища, а не половой партнер. Именно поэтому самки гуппи, независимо от прежних успехов в пополнении запасов энергии, всегда отлично справлялись с заданиями по добыче корма. Мотивация к поискам пищи у них не ослабевает никогда. Самцы же много времени уделяют преследованию самок, брачным церемониям, попыткам склонить избранниц к спариванию, а если произвести впечатление не удалось, спариться хотя бы хитростью. Как показало одно исследование, в лабораторных условиях{456} самец гуппи в среднем исполняет брачный танец перед самками по семь раз каждые пять минут, а в дикой природе, как было установлено в ходе наблюдений, попытки спариться с самкой украдкой предпринимаются каждую минуту{457}. Больше потомства оставит тот самец гуппи, который будет добывать ровно столько пищи, чтобы не умереть от голода, гоняясь за самками. У сытых самцов есть вещи поважнее, чем выполнять задание на добычу пищи, вот почему и проявилась связь между предшествующими успехами и выполнением задания в нашем эксперименте.

Вышеупомянутые эксперименты и многие подобные им – основа исследований новаторства у животных; они были необходимы, чтобы получить об этом явлении базовое представление. Однако, на мой взгляд, нынешний интерес к новаторству у животных обусловлен не столько экспериментальными исследованиями, посвященными решениям животными разных задач, сколько вдохновляющими теоретическими открытиями. При всей несомненной ценности этих экспериментов настоящий взлет изучения новаторства у животных начался после крупномасштабного исследования, суммирующего свыше 2000 примеров новаторства у птиц при добыче пищи{458}, – наиболее полного из когда-либо выполнявшихся обзоров новаторских приемов у животных. Исследование это провел известный своим креативным подходом Луи Лефевр, биолог из канадского Университета Макгилла. Лефевр заметил, что во многих научных журналах, публикующих статьи о поведении птиц, содержатся и краткие заметки, в которых указывается, когда в поведении представителей того или иного вида пернатых наблюдалось что-то необычное либо новое. Разглядев здесь прекрасную возможность для изысканий, Лефевр возглавил группу исследователей, которые по ключевым словам (таким как «новое», «никогда прежде не виденное» и т. п.) отобрали заметки, позволяющие классифицировать поведенческие модели как новаторские. Затем они перешли к выяснению, можно ли спрогнозировать способность птицы к новаторству по размеру мозга.

Для того чтобы предполагать такую взаимосвязь, имелись все основания. Биохимик из Калифорнийского университета в Беркли Аллан Уилсон, о котором я расскажу подробнее в следующей главе, еще раньше выдвинул «гипотезу культурного драйва»{459}. Он доказывал, что распространение поведенческих инноваций путем культурной передачи побуждает животных по-новому осваивать среду и тем самым повышает темпы генетической эволюции{460}. Он предположил, что способность находить новые решения для жизненных задач и перенимать хорошие варианты, найденные другими, дает особи преимущество в борьбе за выживание и в размножении. Если основа этих способностей таится где-то в тканях мозга, то результатом отбора по новаторству и предрасположенности к социальному научению станет формирование все более и более крупного мозга, что, в свою очередь, будет благоприятствовать дальнейшему новаторству и социальному научению. Аллан Уилсон считал, что вершиной этого культурного драйва стал человек, как наиболее способный к новаторству и культурозависимый вид с чрезвычайно крупным мозгом. Если эта гипотеза верна, то культурный драйв сыграл основополагающую роль в эволюции человеческого мозга.