Неоконченная симфония Дарвина: Как культура формировала человеческий разум

Эти открытия имели большое значение. Несмотря на глубокий научный интерес к эволюции разума, не ослабевающий на протяжении нескольких десятилетий, интуитивно подкупающая догадка, что объем мозга и умственные способности связаны между собой, почему-то оставалась непроверенной. Конечно, важные работы по теме взаимосвязи между объемом мозга и либо когнитивными способностями, либо сложностью поведения проводились и прежде, однако эти исследования сосредоточивались большей частью на узких поведенческих областях и конкретных отделах мозга (таких, например, как широта репертуара певчих птиц и ядра мозга, связанные с пением{475}, или пространственные способности, обеспечивающие запасание пищи у птиц, и размер гиппокампа – того отдела мозга, где, предположительно, хранится пространственная информация{476}). Единственное заметное исключение составляли посвященные птицам исследования Лефевра и его коллег, описанные выше. Насколько нам было известно, несмотря на обширные свидетельства связи между параметрами мозга и различными составляющими поведения и жизненного цикла у млекопитающих{477}, прямого и безоговорочного подтверждения связи между размерами мозга и общей поведенческой гибкостью пока найдено не было. И вот теперь, имея в распоряжении экологически релевантные показатели когнитивных способностей и добытые из научных статей факты встречаемости поведенческих инноваций и социального научения{478}, мы обнаружили, что когнитивные способности действительно коррелируют с размерами мозга.

Еще больше воодушевляло меня то, что анализ Саймона послужил ярким подтверждением ключевой составляющей гипотезы культурного драйва. Установленная связь размеров мозга с интенсивностью инноваций и у птиц, и у приматов{479} в совокупности с нашим открытием, что параметры изменчивости социального научения и новаторства совпадают и у приматов всех видов, как нельзя лучше подкрепляла предложенное Алланом Уилсоном объяснение{480}. Туман неизвестности над когнитивной эволюцией человека начал рассеиваться. Возможно, эволюцией мозга приматов двигал отбор в пользу новаторства и социального научения, попутно формировавший и другие способности, требующие развитой когнитивной деятельности (такие как использование орудий или экстрактивный способ добычи пищи), в нарастающем как снежный ком процессе, апогеем которого стал человек. Поскольку наши эксперименты выявили разницу в способностях к новаторству и социальному научению между отдельными особями в популяциях рыб, птиц и приматов, я не сомневался, что мы нащупаем вариативность, послужившую основой для естественного отбора. Кроме того, обнаруженные нами различия между видами, такие как превосходство львиных тамаринов над тамаринами и мармозетками в успехах при выполнении заданий, вполне согласовывались с предположением, что у видов, столкнувшихся с теми или иными экологическими проблемами, способности к решению задач разовьются сильнее.

Культурный драйв представлялся любопытной идеей, но, чтобы она доказала свою состоятельность, необходимо было прояснить по крайней мере два вопроса. Первый вопрос выдвигало перед нами растущее количество экспериментальных отчетов о подражании у беспозвоночных{481}. Если на социальное научение способны дрозофилы или личинки стрекозы с их микроскопическим мозгом{482}, зачем приматам потребовался такой огромный мозг для подражания? То же самое касалось новаторства, которое обнаруживалось у мелких рыбешек. Требовалось как-то объяснить, почему отбор должен был ради новаторства и социального научения способствовать увеличению мозга у приматов, если для новаторства и подражания как таковых мощная и обширная система нейронных связей не нужна. Второй вопрос – давняя кость в горле у занимающихся сравнительным филогенетическим анализом эволюции мозга: поскольку с размерами мозга соотносится множество разных параметров, как мы можем быть уверены в причинно-следственном характере любой из этих корреляций? Нас интересовала вероятность того, что именно новаторство и социальное научение послужили теми самыми критическими факторами, которые способствовали эволюции мозга приматов. Однако не исключено, что развитием крупного мозга приматы обязаны другому, а именно отбору в пользу умения справляться с задачами сложного общества{483}; и тогда эти возросшие вычислительные мощности могли просто случайно привести к решению большего числа задач и росту социального научения, порождая в итоге обнаруженные нами закономерности. Чтобы разобраться в этих хитросплетениях и подтвердить гипотезу культурного драйва, нам предстояло вплотную заняться исследованием эволюции мозга приматов.

Часть II Эволюция разума

Глава 6 Развитие умственных способностей