Неоконченная симфония Дарвина: Как культура формировала человеческий разум

То, что мне так и не довелось поработать с Алланом Уилсоном, – самое большое огорчение во всей моей научной жизни. Этот ученый-провидец родом из Новой Зеландии, ведущий специалист в области молекулярной эволюции, руководил лабораторией в Калифорнийском университете в Беркли. Он разработал метод, позволяющий на основании сходства молекул у представителей разных биологических видов измерить степень родства между ними и таким образом вычислить, когда у них существовал общий предок. Больше всего Уилсон известен как основоположник гипотезы о митохондриальной Еве, согласно которой митохондриальная ДНК всего современного человечества берет начало от митохондриальной ДНК женщины, жившей в Африке около 200 000 лет назад{484}, – отсюда и возникла распространенная в наши дни концепция эволюции человека «родом из Африки»{485}. Однако Уилсон был ученым невероятно творческим и разносторонним, и лично меня больше интересовала другая его идея, а именно так называемый культурный драйв. После аспирантуры я получил место в его лаборатории и должен был приступить к работе в сентябре 1991 г.{486} Увы, за месяц до моего приезда Уилсон скончался от лейкемии. Ему было всего 56.

Несколькими годами ранее Уилсон отметил любопытную связь между темпами эволюции животных разных видов и размерами их мозга{487}. Сосредоточив внимание на ветви, ведущей от первых амфибий к человеку, он составил график соотношения между размером мозга животного и давностью наличия у него общего с человеком предка. Выяснилось, что относительный размер животного мозга увеличился за последние 400 млн лет в 100 раз. Более того, со временем рост ускорялся; как предположил Уилсон, это значило, что здесь сработал некий механизм обратной связи. Ученый пришел к выводу, что мозг млекопитающих был двигателем собственной эволюции, и описал три этапа предполагаемого процесса{488}. Сперва у какой-либо особи появляется новая дающая преимущество привычка (возникает инновация). Затем новый обычай распространяется по всей популяции путем социального научения – при этом преимущество получают те, кто лучше приспособлен подражать другим, поскольку у них больше вероятности обрести выгодное для них новое свойство. И наконец, на третьем этапе при отборе преимущество отдается тем особям, у которых происходят «мутации мозга», обеспечивающие усиление способности к новаторству или социальному научению. «Какие-то из многочисленных видов мутаций, – объяснял Уилсон, – которые могли бы повысить способность мозга к новаторству и перениманию (т. е. подражанию. – К. Л.), произведут больше нейронов или дендритов и тем самым увеличат относительный размер мозга. Эта модель позволяет в принципе понять, как относительный размер мозга мог со временем экспоненциально увеличиваться»{489}.

Каждый раз, когда в популяции распространяется новая традиция, доказывал Уилсон, естественный отбор работает на совершенствование способности данного вида перенимать открытия, сделанные другими, что в результате ведет к увеличению размеров мозга. Помимо этого, при возникновении новых привычек отбор благоприятствует изменениям в анатомическом устройстве животного, приспосабливающим его к новому поведению и закрепляющим мутацию. По мере увеличения мозга в размерах, предполагал ученый, будет расти и способность особей данного вида порождать и распространять новые привычки, тем самым еще больше повышая вероятность появления и продвижения дальнейших инноваций и закрепления других мутаций. Этот процесс, совершающийся по принципу снежного кома, и выступал, по мнению Уилсона, двигателем эволюции мозга у множества животных, в частности приматов, но апогеем его стал человек – самый мозговитый, самый изобретательный и больше всех других живых существ полагающийся на культуру.