Неоконченная симфония Дарвина: Как культура формировала человеческий разум

Тем не менее требовалось детальнее проработать идею, чтобы ее можно было считать основательно подтвержденной, а также разобраться с другими нетривиальными вопросами. Во-первых, по-прежнему оставалось неясным, каким образом социальное научение должно подталкивать эволюцию мозга, ведь некоторые животные при подражании вполне обходятся имеющимся у них крошечным мозгом. Чтобы доводы не выглядели голословными, нужно было конкретизировать механизм обратной связи, посредством которого культурные процессы стимулировали эволюцию когнитивных способностей. Во-вторых, у приматов выявляются корреляции многих переменных (таких как рацион, социальная сложность, географическая широта) с размерами мозга. Для подтверждения гипотезы, что культурные процессы сыграли не последнюю роль в эволюции человеческого разума, нам необходимо было установить, действительно ли социальное научение выступает основной причиной эволюции мозга. А для этого требовалось исключить альтернативные объяснения; вполне вероятно, что развитие большого мозга было обусловлено какими-то другими причинами и повышенная вычислительная мощность, которую обеспечивали более крупные размеры, выразилась в повышении интенсивности социального научения и новаторства. В-третьих, говорить об увеличении «размеров мозга» – слишком упрощенный подход. Мозг – это сложный орган с обширной внутренней структурой, где определенные элементы и контуры важны для каких-то конкретных функций. Нам нужно было установить, как изменился мозг за время эволюции, а также соответствуют ли отмеченные в размерах и структуре изменения тем, которые предсказывает гипотеза культурного драйва. Если у человека области мозга, связанные с новаторством и социальным научением, не увеличились в размерах за последние несколько миллионов лет, культурный драйв как идея потеряет убедительность применительно к нашему виду. В этой главе мы по очереди разберем каждый из этих вопросов.

Сперва обратимся к подражанию у беспозвоночных. Уилсон, наверное, даже представить себе не мог, что социальное научение обнаружится у таких существ, как дрозофилы и сверчки. Человеческий мозг весит от 1,25 до 1,5 кг и содержит, по подсчетам ученых, 85 млрд нервных клеток. Мозг пчелы весит всего 1 мг и содержит меньше миллиона нервных клеток{500}. Если подражать могут обладательницы мозга размером с булавочную головку, трудно предположить, зачем естественному отбору, нацеленному на увеличение подражания, отдавать предпочтение все более крупному по размерам мозгу у позвоночных.

Эту загадку, по крайней мере для меня, разрешил наш турнир стратегий социального научения{501}. При сравнении результатов лучшими, напомню, оказались те из конкурсных стратегий, которые больше всего опирались на социальное научение. В целом чем больше стратегии-победительницы полагались на социальное научение в противовес несоциальному, тем выше оказывались их достижения. При этом среди худших прослеживалась противоположная закономерность: чем больше подражания, тем ниже результаты. Из этих показателей следует, что адаптивно не любое подражание как таковое, а скорее эффективное. Иными словами, подражание окупается, только если правильно им пользоваться. На турнире стратегий социального научения победительницей вышла та, в которой подражание применялось наиболее эффективно: тщательно вычислялось оптимальное время для научения, свежая информация котировалась выше устаревающей, прогнозировалась вероятная польза от вклада в дальнейшее подражание.

Турнир показывает, как правильно интерпретировать выявляемую у приматов взаимосвязь встречаемости социального научения и размеров мозга. Вряд ли стоит расценивать эту корреляцию как результат отбора в пользу увеличения доли социального научения как такового, поскольку само по себе оно не дает наследственной выгоды. Более того, как убедительно доказывают исследования пчел, муравьев и мух, для одного только социального научения большой мозг животным совершенно не требуется. Скорее, если социальное научение и вправду выступало причиной развития более крупного мозга у приматов, это произошло потому, что естественный отбор велся по эффективности социального научения. Чтобы гипотеза Уилсона подтвердилась, ключевым двигателем этого развития должен быть отбор более стратегически верных, точных и экономичных форм подражания, а также других переменных – когнитивных, социальных и связанных с жизненным циклом, – которые усиливают эффективность передачи знаний от одной особи к другой, а вовсе не отбор, направленный на увеличение подражания. То, что в поведении приматов с крупным мозгом наблюдается больше подражания по сравнению с приматами, чей мозг уступает им в размерах, почти наверняка случайность – побочный эффект большей подготовленности к социальному обучению. Обусловливающей переменной выступало качество подражания, а не его частота.